Владимир Зельдин: «У моего поколения совесть чиста»

Владимир Зельдин: Я начал сниматься в фильме в мирное время в 1941 году. Для меня это было, конечно, большой удачей, что Иван Александрович Пырьев, выдающийся режиссер, пригласил меня на роль пастуха Мусаиба Гатуева. Мы были в экспедиции в Кабардино-Балкарии, снимали там, шел июнь месяц. Когда все закончилось, материал был очень хороший, все были довольны им, и мы собирались выезжать в Москву. В аэропорту очень долго ждали самолет, но его не было. Мы обратились к администратору. Тот ничего не знал, Москва молчала. Тогда мы пошли на базар купить поесть. И вот там услышали выступление по радио Вячеслава Михайловича Молотова о том, что произошло вероломное нападение Германии на Советский Союз. Враг будет разбит, Победа будет за нами!

— Что Вы тогда почувствовали?— Конечно, у нас был шок. Нам сказали сдать билеты и идти на поезд, потому что самолета не будет. Кое-как в битком набитом поезде мы возвратились в Москву. Я обратил внимание, что на каждой, даже маленькой остановке, стояли группы людей, которые провожали военных, возвращавшихся из отпусков в свои воинские части. Мы приехали в Москву, о съемках и речи быть не могло. Через три дня я получил повестку и должен был идти в военкомат. Но вскоре раздался звонок с «Мосфильма»: «Немедленно приезжайте! Есть приказ продолжать снимать фильм «Свинарка и пастух». Так нам дали бронь и это, видимо, спасло мне жизнь, потому что мое поколение в основном осталось на полях сражений.

— Как проходили съемки в таких условиях?

— Когда Москва была эвакуирована и «Мосфильм» тоже, осталась одна наша группа во главе с Пырьевым. Мы снимали фильм в павильоне и на сельскохозяйственной выставке. Уже были воздушные налеты. Я помню, фашисты в этом отношении были очень пунктуальны: в 2 часа был налет и в 7 часов каждый день. Но защита неба столицы была очень хорошо продуманна: зенитные орудия, прожектора. Мы по спискам дежурили на крышах, тушили зажигалки. Помню две бочки с водой и песком, щипцы, рукавицы, фартук. Мы ждали эти зажигалки и тушили их.

— Вам было страшно?

— Никакого страха не было, был только азарт, чтобы не дать разгореться пожару. Когда я был в Москве, у меня было такое ощущение, что и Сталин оставался в столице, и почему-то у меня была вера, что Москву не сдадут.

— Владимир Михайлович, Вам не хотелось оставить съемочную площадку и тоже пойти на фронт?

— Я так был погружен в материал картины… Я, что называется, вгрызался в эту роль, мне очень хотелось закончить фильм, а потом я же все равно был на фронте в концертных бригадах. Мы сделали более двух тысяч концертов. Я помню, как мы приехали в авиационный полк, потрясающий полк. Летчики – это особый народ, красивый, мужественный. Полком командовалаВалентина Степановна Гризодубова – прекрасная женщина, глазастая такая, обаятельная. А какие были концертные бригады! Это и Утесов, и Райкин, и Клавдия Шульженко, и Лидия Русланова! После выступления было очень скромное застолье, мы с Валентиной Степановной разговорились и решили встретиться в Москве после войны, и встретились.

— Владимир Михайлович, когда Вы выступали перед солдатами на фронте, они Вам говорили какие-то слова, делились своими эмоциями?

— Я видел их глаза, я слышал аплодисменты и смех. В зрительном зале могло быть и 3000 человек, а могло быть и 15-20. Госпиталя, призывные пункты... Это неотъемлемая часть нашей работы. Я считаю, что культура имеет первостепенное значение для любого человека. Как говорил Лихачев: «Культура – это душа нации». После войны мы и в Афганистане были с бригадой. Незабываемое время!

Раньше народ был един и в этом было его величие. Когда немцы дошли до Москвы, великим единением, порывом душевным наш народ смог отбросить врага от столицы и дальше продолжать наступление. Вчера я выступал на сельскохозяйственной выставке, там было много ветеранов, которым уже по 90 лет и даже по 95, они участвовали в боях. В таких людях величие нашего народа, нашей страны.

— Голодать в те времена приходилось?

— Конечно, с продовольствием было трудно. Например, мы выступали на призывном пункте, нам всегда давали по полбуханки хлеба за выступление. Это для нас был большой подарок. А в основном картошка выручала, капуста квашеная. А когда произошла большая победа под Сталинградом, нам выдали пайки. Это было совершенно потрясающе! Там было 250 г сыра, копченая колбаса, масло, сахар, печенье и монпансье. Когда я принес это в гостиницу, в которой мы жили, там был театр, где я играл вместе с актерами театра Леси Украинки, которым руководил Хохлов, я все это разложил на столе и не дотрагивался, смотрел.

— Если сравнивать Ваше поколение и современное, что можете сказать?

— Мое поколение было законопослушным. Мы верили, когда нам говорили, что мы будем жить при коммунизме. Но самое главное – мы были влюблены в свое Отечество. Если говорить о нашем поколении, то такого поколения больше не будет, оно уходит … Это святое поколение, у него совесть чиста, оно на себе вынесло всю тяжесть военных и послевоенных лет. За 5 лет восстановили разрушенные города, села.

— Владимир Михайлович, какой была столица в День Победы?

— Вся Москва в день победы ликовала, атмосфера была потрясающая. Я такой атмосферы никогда больше не чувствовал и никогда этого не забуду. Какой престиж был у нашей армии-победительницы!

Для меня это великий день в моей жизни. Ветераны войны, ветераны тыла – это едино, поэтому для меня это даже не праздник, для меня это Великий день Великих народов нашего Отечества, которые подтвердили свое величие, положив самое дорогое – жизнь – на алтарь Победы над фашизмом. Они это доказали. Наша совесть чиста, мы не думали о каком-то своем личном благополучии, о машинах, о дачах, о зарплатах. Мы думали об Отечестве, которое безмерно любили. Любите Россию, потому что такой страны нет нигде, ровно как и таких людей, с широкой душой и с высокой духовной культурой!

Цитаты из книги Владимира Михайловича Зельдина «Моя профессия: Дон Кихот»: 

-Старость — это искренность. И естественность. И полное отсутствие позы. 
-Старость — это когда становишься добрее. 
-Старость — это на самом деле счастье. 
-Старость — это когда возвращаются идеалы. 
-Старость — это когда многое кажется просто, но не потому, что старики «склонны все упрощать»: разнообразие жизни им хочется свести к элементарным вещам, а «просто» потому, что в жизни действительно очень многое просто и ясно — надо только однажды отделить себя от суеты. 
-Старость — это когда мало соблазнов. Не потому, что «сил нет» или «желаний мало», а потому, что стоящих желаний и ослепительных соблазнов в мире на самом деле немного — лучше сосредоточиться на чем-то одном-единственном. 
-Старость — это когда вдруг понимаешь, как далеко вперед ты удрал. Ты рассказываешь о том, что было вчера, а в ответ тебе недоумение: «Вы все прокаких-то допотопных». Не верят, глупенькие, что это было, что потрясало. 
-Старость — время, когда ты способен остро осознать, что же такое счастье… 
-Старость — это когда живешь, как тебе удобно, и общаешься с теми, кто тебе приятен, и этот «подарок» уже тоже можешь себе позволить. 
-Старость — это когда начинает казаться, что люди вокруг стали умирать чаще: это значит, что у тебя появилось собственное кладбище и дорогих тебе могил там все больше. И все больше мучат тебя не-встречи с теми, кто еще недавно был рядом, в успехах и в неудачах. И нестерпимо жаль, что поколение легендарных стали забывать, а в труппе Театра Армии таких «помнящих» теперь только двое — Николай Пастухов и я. 
-Я часто просил и брал для других, а для себя было стыдно: что скажут люди? — жили ведь рядом те, у кого не было и того, что имел я. 
-Я выхожу на сцену, все еще выхожу, все еще хочу выходить, и зритель очень доброжелательно и хорошо меня принимает: для меня это самое дорогое…

                           С женой Иветтой Капраловой

Выпуск  февраль 2015