АНАТОЛИЙ КАЗАКОВ

О творчестве великого русского писателя, режиссера, актера Василия Макаровича Шукшина написано и известно очень много. Но меня заинтересовало одно событие, которое взбудоражило мою душу накрепко. В 2001 году в Роман-газете опубликовали воспоминания о Шукшине, широко известного русского писателя Василия Ивановича Белова под названием «Тяжесть креста». Этот журнал по праву называется народным. По тем временам тираж составлял всего 1500 экземпляров – и это было лишь малой толикой, отражающей одну из ярчайших граней русской духовности.

Мне показалось интересным то, что один из лучших друзей Василия Макаровича написал свои воспоминания сравнительно недавно. Поблагодарив судьбу за такую редкостную литературную радость, а также  члена Союза писателей России – поэта Владимира Васильевича Корнилова за поддержку в этом смелом для меня начинании, перекрестившись, пока еще перед чистым листом бумаги, начинаю свою робкую попытку поразмышлять обо всем этом. И, конечно же, опираясь на воспоминания Василия Ивановича Белова.

Вновь и вновь осмысливая воистину великий путь в стольный град Москву, на первый взгляд, простого деревенского парня Васи Шукшина. Приходит понимание, что только Господь, да по-настоящему многовековая любовь русского человека к родной земле, родным, близким, желание помочь матери и сестренке позвало парня в дальнюю дорогу. 

                                 Вася  Шукшин -учащийся семилетки. 1942

Известно, что такая попытка покинуть отчий край была не одна, а зная шукшинский характер, доподлинно понимаешь и чувствуешь, как болело у этого золотого человека России в груди за всех нас. Проучившись полтора года, он бросил учебу в техникуме, пошел работать.  Работал сперва в колхозе, потом с 1947 года трудился на стройках. Такелажник на строительстве трубопровода в Калуге, слесарь на тракторном заводе Владимира, слесарь на ремонтно-строительном поезде «Щербинка». И с каждой получки денежные переводы в Сибирь.  Матери Марии Сергеевне и сестре Тале. Постоянная тревога за дорогих родных, безудержный характер. Да только он, пожалуй, и выручал деревенского парня с Алтая.

И, конечно, святые материны молитвы о сыне. В дальнейшем действительная служба – военно-морской флот, город-герой Ленинград. Новые впечатления, красивая матросская форма, новые друзья, совершенно другой мир.

 Должность – старший матрос-радист. И по-прежнему хоть и не большие денежные переводы родным людям. У старшего матроса Василия Шукшина уже тогда зарождались первые записи, а незавершенная десятилетка сильно бередила душу молодого неугомонного человека. Но такая тревожная жизнь зачастую дает сбои. Постоянно болел желудок, и в январе 1953 года военно-медицинская комиссия, из-за язвенной болезни желудка, списала старшего матроса Шукшина с корабля. Так описывает возвращение Шукшина домой Василий Иванович Белов: «Вот и знакомый заборчик с родимой калиткой. Радостным визгом встретил Василия пес Борзя, в слезах выбежала из дома Мария Сергеевна и подросшая сестра Таля, прибежали соседи. Что тут началось!  Не мог и сам удержать счастливых слез…. При первой возможности после застолья, когда угомонились родственные восторги, накинул шинель, вышел к реке. Взглянул в сторону гор, окинул поспешным взглядом заснеженную тополиную рощу на Поповом острове. Тихо.  Только в камнях глухо шумит незамерзшая часть родной реки. Скорей на Пикет! И когда вышел на громадный крутолобый и широкий увал, добрался до того места, где резко и круто, почти под ногами обрывается он, захватило дух от простора, от бескрайности отцовской земли, заплакал чуть ли не в голос. Оглянулся, никого вокруг не было... Чуть не бегом спустился с Пикета. Пришел в себя около сестры и матери, слегка успокоился и только после этого начал ходить по родне, кого не успел встретить на чаепитии. Хотелось обнять каждого, даже незнакомого встречного».

 После такого описания у меня лично дух перехватывало на раз, а душа напитывала в себя исконно-русское литературное наследие, окаймленное таким богатством, что тут уж дай бы господь осмыслить все это.

И вот по возвращению из армии, весь больной, но несломленный духом Шукшин, обложившись учебниками, нагоняет упущенное время семимильными шагами. Пока учился, в 1953 году успел поработать вторым секретарем Сростскинского РК ВЛКСМ. В учебе помогали ему все и учителя, и работники библиотеки. А дорогая мамочка лечила незаживающую язву народными средствами. Гастроскопия снова и снова подтверждала диагноз язвенной болезни. В таких условиях и сдает он последний экзамен. Но заветный аттестат зрелости получен, и это победа для Шукшина была той радостью, каких в его жизни было далеко не много.

Папка с рукописями и заветная мечта поступить в институт. Вот этим и жил Шукшин в то время. А к осени 1954 года, бросив все, Шукшин осуществляет вторую попытку покорить литературную Москву. По прибытию в столицу Василий Шукшин с великой надеждой в сердце понес свои рукописи в редакцию «Знамя», но там даже не удосужились прочитать первые литературные опыты деревенского парня. Такова была участь многих талантливых русских прозаиков и поэтов. Так Василий Иванович Белов описывает далее события, происходившие в жизни своего друга, уже к тому времени поступившего в ВГИК: «Осенью 1954 года насмешники тиражировали анекдоты про алтайского парня, вознамерившегося проникнуть в ту среду, где по их мнению, никому, кроме них, быть не положено – взобраться на тот Олимп, где нечего делать вчерашним колхозникам. Отчуждение было полным, опасным, непредсказуемым. Приходилось Макарычу туго. Часто, очень часто он рисковал без оглядки, ступал в непредсказуемые дебри…. Прочитайте хотя бы юбилейную статью Юрия Богомолова в известиях от 30 июля 1999 года, вы убедитесь что шельмование Шукшинского наследия за четверть века отнюдь не прекратилось».

Довольно долгое время Василию Шукшину негде было жить. Ночевки под мостом, а попросту – на улице, были не редки. Неожиданная встреча с всемирно известным кинорежиссером Иваном Пырьевым, тоже была очень значительна для Шукшина. А слова Пырьева: «Как трудно русскому проникнуть в кино», – думается, перевернули в душе Василия Макаровича многое. О Боже, как же это все было значимо для дерзнувшего покорить Москву деревенского парня!

Недаром Василий Иванович Белов посвятил свое стихотворение исконно русским литераторам: Василию Шукшину, Игорю Тихонову, Валерию Гаврилину, Николаю Рубцову, Владимиру Ширикову, Александру Романову,  –  и я не мог не вставить его в этот очерк:

Нет, я не падал на колени

И не сгибался я в дугу,

Ноя ушел из той деревни,

Что на зеленом берегу.

Через березовые склоны,

Через ольховые кусты,

Через еврейские заслоны

И комиссарские посты.

Мостил я летом и зимою

Лесную гибельную гать….

Они рванулись вслед за мною,

Но не могли уже догнать.

Они гнались, гнались недаром,

Чтобы вернуть под сельский кров.

…. Я уходил на дым пожаров,

На высыхающую кровь!

Под дикий свист вселенской злости.

Вперед!... Еще немного вспять, -

Где ноют праведные кости

И слезы детские кипят.

Пускай одни земные кремни

Расскажут другу и врагу,  

Куда я шел из той деревни,

Что на зеленом берегу.

Сколько же зависти, желчной злости пришлось пережить деревенским, воистину великим русским талантам Матушки-Руси, знает один Господь Бог. Но эти строки плачут и говорят о трудно постижимой доле русского творческого пути.

                                              1964 год

Уже много позднее, когда множество издательств вовсю печатали  литературные труды Василия Макаровича Шукшина, когда вышли в широкий прокат фильмы «Живет такой парень», « Печки – Лавочки», «Калина красная», и когда Шукшин стал воистину народным актером и режиссером, несмотря на величайшую занятость, он всегда находил время для своих друзей и, как мог, помогал им.

 «Облапошили пираты», – негодовал и сокрушался Шукшин, когда Ленфильм за экранизацию повести В. И. Белова «Привычное дело» почти ничего не заплатил автору. Боль за русскую деревню глубокой, широченной полосой проходит через все творчество Василия Макаровича – и поэтому вполне объяснимо желание помочь своему, ставшему для его души и сердца, дорогому другу.

И опять приводятся слова Шукшина: «Про нас с тобой говорят, что у нас это эпизод, что мы взлетели на волне, а дальше у нас не хватит культуры, что мы так и останемся свидетелями, в рамках прожитой нами жизни, не больше. Неужели так?  Неужели они правы? Нет, надо их как-то опружить….»

Как непостижимо трудно было выживать уже широко известным Шукшину и Белову в холодной безжалостной Москве! И только непоколебимая вера в нашу русскую истину и давала им силы, чтобы бороться и отвоевывать наше исконно русское наследие – с чем мы родились и проживаем всю жизнь до самой смерти.

Или вот еще эпизод, описанный другом: «Вдруг в бабьем кругу появилась мужская фигура. Я обомлел – Шукшин! Он плясал с моими землячками так старательно и так вдохновенно, что я растерялся, на время сбился с ритма. Но сразу выправился и от радости заиграл чаще. Не зная бабьих частушек, Макарыч ухал и подскакивал в пляске чуть не до потолка…. Плясал же он правильно, так же, как и наши бабы».

Какая же все-таки яркая, а главное, искренняя картина деревенского быта описана автором! А мне все время вспоминаются слова, которые получили название «Местечковые». Ведь по всем деревням России есть свои какие-то особенные диалектные слова. А это, несомненно, говорит о богатстве русского языка. 

Продолжение следует...

Выпуск май 2015

 Copyright PostKlau © 2015