Журнал "PostKlau"

 Елена Йост(Германия)

     Аскольд. Воскрешение, или Цукаты из имбиря

                                                       (Часть 4)

                 21.

Утро воскресенья началось у Аскольда Евгеньевича с хлопот: нужно было собраться на встречу с родственницей так, чтобы "выглядеть", то есть соответственно случаю одеться и купить что-нибудь: с пустыми руками приходить в гости, тем более впервые, — не комильфо, как принято стало сейчас говорить, и это выражение ужасно нравилось Аскольду Евгеньевичу. Нарядившись, — а кое-какой опыт в этом непростом деле он уже имел — по пути к метро он зашёл в небольшую, но довольно приличную кондитерскую и купил несколько свежайших пирожных к чаю, ведь наверняка чаепития было не избежать. С коробкой пирожных он уже совсем было вошёл в метро, но на пятачке у входа решил купить каких-нибудь цветов у торгующих здесь обычно бабулек. Бабулек этих, как всегда, гоняла полиция, но они после облавы выползали из ниш и соседних магазинчиков как ни в чём не бывало. При всех этих гонениях на несознательных пенсионерок, подрывающих налоговую политику страны, всякие сомнительные небритые субъекты в вязаных шапках "adidas" китайского пошива, сменивших традиционные когда-то кепки-аэродромы, беспрепятственно вели свою"несанкционированную торговлю" без каких бы то ни было поползновений на их бизнес со стороны стражей порядка. 

Именно момент облавы на бабулек, торгующих хилыми, осыпающимися уже корейскими хризантемками, именуемыми в народе "дубками", застал Аскольд на пятачке перед метро, поэтому, чтобы не терять времени в ожидании выхода из подполья бабулек-партизанок, вынужден был, хотя и без желания, поддержать бизнес "небритых субъектов", товар которых был, конечно, презентабельнее, но и в разы дороже. Погода, несмотря на приближение новогодних праздников, была промозглая и холодная, но морозов, даже слабых, пока не было, поэтому торговля хризантемами, крупными, на толстых длинных ножках, шла полным ходом. Аскольд купил три тёмно-лиловые и, укомплектовав таким образом "джентльменский набор", отправился, наконец, на встречу с тётушкой.    

Нужный адрес он нашёл без каких бы то ни было затруднений, и почти с немецкой пунктуальностью позвонил снизу. Из домофона ответили, он назвался, электрический замок зажужжал и дверь под давлением Аскольда Евгеньевича открылась. Выйдя из лифта на третьем этаже, он обнаружил ожидающую его у двери тамбура пожилую даму — назвать её старушкой вряд ли у кого-то повернулся бы язык: Надежда Кирилловна встречала гостя во всеоружии дамского обаяния.

— Ну хорош! Хорош! — промолвила она довольно вместо приветствия, и подставила Аскольду Евгеньевичу руку для поцелуя. Оторопев, от некуда деваться Аскольд чмокнул сухое запястье. Свершилось! Судьбоносное  воссоединение с тётушкой состоялось!        

Надежда Кирилловна артистическим жестом пригласила в дом. Аскольд Евгеньевич, смущаясь, вручил хризантемы и коробочку с пирожными.

— Спасибо, угодил - обожаю хризантемы! И, заметь, именно лиловые! Как угадал?.. — удивилась тётушка, перейдя без экивоков на "ты". — Ну что, сначала пообщаемся, или сразу за стол? Особых разносолов нет — никогда не любила возню на кухне, а сейчас и возраст окончательно отбил всякое желание... Но я постаралась — не каждый день такое важное событие, а событий остаётся всё меньше и меньше, и не такие радостные, так что...                              

Она говорила почти без остановки — наверное, сказалось постоянное и длительное отсутствие собеседников, но Аскольд и не пытался её перебить.  Что поражало, так это её решительная и в тоже время плавная речь и голос: молодой, ясный, приятно-бархатистый, но не глухой. Что-то её голос ему напоминал, но что?.. Он вспомнил, что:  эпизод романа И. Ильфа и Е. Петрова "Двенадцать стульев", когда один из главных персонажей, старый и облезлый Киса Воробьянинов,  узнал в седой со сморщеным лицом даме свою юношескую любовь Елену Станиславовну Боур именно по совершенно молодому, нисколько не изменившемуся голосу.                      

За скромным, но тщательно приготовленным обедом говорили не много — о том о сём, не касаясь тем, которые, наверняка, были важны для обоих. Тётя Надя между прочим спросила о работе, порадовалась, что работа есть — сейчас, заметила, это очень немаловажно. Вскользь спросила:

— Семья? Дети?

Получив отрицательный ответ, не стала лезть с расспросами. Довольно проворно для своих лет убрала всё лишнее со стола, накрыла к чаю. Очевидно, именно чайная церемония предполагалась как время для допроса с пристрастием.

— Ну что, Коленька, — сама того не подозревая и не желая этого, посыпала тем не менее солью незаживающую Аскольдову рану тётя Надя, — я так понимаю, что одни мы остались друг у друга. Нет, есть, конечно, у меня ещё одна двоюродная сестра, старшая, Люба, но мы с ней находимся в состоянии перманентного конфликта.

— А что так? — умудрился вклиниться в монолог тёти Нади Аскольд.

— Да её то ли идеализм, то ли максимализм просто зашкаливает! Ну понимаю, по молодости все мы и максималисты, и идеалисты, но на старости-то лет! Меня терзают подозрения,что как-то очень незаметно стёрлась грань между её идеализмом и наступающей деменцией.

— Возможно, вам это только кажется? — робко попытался защитить и вовсе незнакомую ему тётушку Аскольд.

— Ну да ладно, Бог с ней, с Любой. Давай лучше о тебе поговорим.

— Да что обо мне говорить, я человек маленький, ничего интересного и достойного обсуждения в моей жизни не происходит, так, как маятник — работа, дом и всё.

— Но как же так, Коленька?! Такой интересный, такой воспитанный мужчина — а я уверена, что очень воспитанный: несмотря ни на что, Верочка не могла воспитать плохого сына — и один!

После смерти матери, впервые кто-то назвал его интересным, сам же Аскольд считал себя ужасно несимпатичным и не достойным какого-либо внимания — случай с Аллочкой был не в счёт: то ли его, то ли Аллочку просто бес попутал, как ему казалось. Но он напрасно так думал о себе. Как ни странно, это курортное приключение пошло ему на пользу, хотя и лишило прежнего места работы. Глядя на него нынешнего, уже не складывалось впечатления, что он нескладно-долговяз, что голова его напоминает дыню-"торпеду"... Как удалось Аллочке за столь ничтожно маленький срок у моря так кардинально изменить Аскольда Евгеньевича — это, наверное, загадка не только для самого Аскольда, но и для психологов, если бы они этим вопросом занялись.

Где-то в подсознании внимание Аскольда Евгеньевича зацепилось за фразу "несмотря ни на что", и он рефлекторно отреагировал:

— Тётя Надя, что значит "несмотря ни на что"?! Вы так высказались, словно мама была какой-то асоциальной, непотребной женщиной!

По негодованию и обиде, сквозившим в его словах, тётя Надя поняла, что пришло время объяснить причину такой изолированности Верочки от всей родни, ведь с ней никто не общался с самого рождения Аскольда.

— Коленька, так мама тебе ничего не рассказывала?!. — полувопросительно полузадумчиво вымолвила тётя Надя.

— А что она должна была мне рассказать?! — ещё больше распалялся Аскольд.

— Боже, как ты похож на своего отца, особенно в гневе! — загадочно улыбнулась Надежда Кирилловна.

— А вы знали моего отца? — удивился Аскольд.

— Мне бы его, кобеля, не знать! — многозначительно воскликнула тётя Надя — А ты его когда-нибудь видел?

— Да нет. Мама говорила, что он погиб ещё до моего рождения, и что не осталось даже фотографий, — растерянно отчитывался Аскольд Евгеньевич.

Тётушка порывисто встала, прошла к шкафу, достала с полки какой-то старый альбом. Перелистнув несколько толстых страниц, вернулась на диван, подсела к Аскольду.

— Вот он, твой отец, — открыв нужную страницу, показала  фотографию тётя Надя, и продолжила. — Ты родился, когда твоя мама уже не ждала каких-то изменений в своей личной жизни. Нас было три двоюродные сестры: самая  старшая — Люба, та, что идеалистка; потом — я, Надежда, и самая младшая — Вера, твоя мама. Так уж договорились между собой наши матери — назвать нас в память о бабушке, Софье — это твоя прабабка.  Знаешь, наверное, что есть святые Вера, Надежда, Любовь и мать их София. Так вот, долго рассказывать не буду, скажу только, что у меня в замужестве детей так и не случилось, а мама твоя долго не могла выйти замуж. Как уж, что — подробностей не знаю, но... Короче, твой отец — мой муж, Евгений Павлович. Когда всё открылось, вся родня, естественно, предала Верочку остракизму, —  ох, любила, видно, тётя Надя мудрёные словечки! — ну а ты... ты пошёл, что говорится, прицепом. Женя вскорости и в самом деле погиб, — по глупости, несчастный случай — а мама твоя так и осталась изгоем в семье.

Сказать, что Аскольд был в шоке — не сказать ничего. Он сидел в полнейшем столбняке и даже не заметил, что тётя Надя сунула ему в руки фотографию нестарого ещё мужчины — своего мужа и отца Аскольда. Папаша был недурён собой, возможно, именно этот фактор оказался решающим в выборе Верочкой кандидата на роль отца её будущего ребёнка.

Тёте Наде с трудом, но всё-таки удалось привести Аскольда в чувство. Они попили чаю с пирожными, и в сумерках Аскольд Евгеньевич отправился к себе, дав тёте Наде клятвенное обещание регулярно звонить.

                 22.

Остатка воскресенья еле-еле хватило, чтобы до начала новой рабочей недели Аскольд Евгеньевич хоть как-то очухался от свалившихся на его голову событий и новостей.  Он очень долго лежал без света и сна, но под утро сон всё-таки сморил его, хотя был тревожным и каким-то поверхностным — то ли спал, то ли нет. Впервые Аскольд чуть было не проспал, но собрался быстро, без "гимнов" и ритуалов, и потому за рабочим столом оказался как раз вовремя. Тамары Георгиевны на месте не было, что было очень кстати в его состоянии. Да и она, очевидно, не горела желанием его сейчас видеть. Никому до него не было дела, даже зубоскалкам из бухгалтерии. Только Поль-Гоген Ашотович озабоченно спросил:

— Коля-джан, ты не заболел? Ты почему такой бледный? Что-то с ремонтом не так?

— Да нет, Поль-Гоген Ашотович, спасибо, ремонт закончился, всё нормально.

— А то, если что, ты скажи, э, здесь же не чужие тебе! — выразил готовность к помощи сердобольный снабженец.

После обеда появилась Тамара Георгиевна — не могла же она совсем не появляться на рабочем месте! Поздоровавшись в пространство, прошла к своему столу, не глядя на Аскольда.                    

А Аскольд страдал. Это Поль-Гогену он не мог и не хотел ничего рассказывать, но выплеснуть-то всё куда-то было нужно! Прежде потребности в излиянии души кому-то Аскольд Евгеньевич за собой не замечал, поэтому замаячившая перспектива потери эмоциональной независимости очень его обеспокоила. Как бы там ни было, дни шли, Тамара Георгиевна перестала избегать Аскольда Евгеньевича, но ему не становилось легче — эмоции, вызванные обнародованием тётей Надей "скелетов в шкафу", безраздельно завладели им и рвались вон из переполненной души. Только вот поделиться всем этим было не с кем! Мучения его продолжались уже почти неделю. В один прекрасный день "не вынесла душа поэта" и Аскольд Евгеньевич решил рассказать всё Тамаре Георгиевне — больше было некому.                    

Как ни в чём не бывало, он подсел к ней в обеденный перерыв.

— Тамара Георгиевна, мне нужно с вами поговорить, — начал он решительно и безаппеляционно.

— Аскольд Евгеньевич, мы же обо всём с вами договорились — вы не должны ни извиняться, ни оправдываться... — вскинулась было Тамара Георгиевна, но Аскольд прервал её на полслове.

— Это не касается того вечера, это другое. Просто мне нужна ваша помощь, возможно просто поддержка. Ну не с кем мне больше поговорить! — выкрикнул Аскольд, и Тамара Георгиевна поняла, что это был самый настоящий крик души

— А как же ваша тётя? Вы встретились с ней? — проявила интерес Тамара Георгиевна.

— Так в том то всё и дело — в этой окаянной встрече!

— Но, Аскольд Евгеньевич, обеденный перерыв с минуты на минуту закончится, здесь будет полно народу... Дело терпит до вечера?

— Как будто у меня есть выбор! — в полнейшем отчаянии вымолвил Аскольд.

— Давайте встретимся сразу после работы в кафе на соседней улице — мне не хотелось бы этих пересудов и переглядываний наших кумушек.

— Как пожелаете, Тамара Георгиевна! Я вас буду ждать там сразу после работы!

                 23.

В кафе было довольно людно — многие после рабочего дня заскакивали перекусить, чтобы не готовить дома.  Аскольд Евгеньевич занял столик в углу возле витрины — из него видно было всех, входящих в кафе. "А вот и Тамара Георгиевна! — с облегчением подумал он, увидев её, входящую в дверь.  Она стояла, оглядываясь в поисках Аскольда, он помахал ей издали, подзывая к столику. Заказали какой-то салат и кофе, от сладкого Тамара Георгиевна отказалась давно, безуспешно стараясь немного похудеть, хотя Аскольд Евгеньевич не видел в этом необходимости — Тамара Георгиевна была не полной, а просто крепкой, к тому же, тощая корова — всё равно не газель, но этого он ей, конечно же, не сказал. Ковыряя вилкой салат в своей тарелке, Аскольд Евгеньевич поведал историю своего рождения и в растерянности ждал вердикта слушательницы, правда, и сам не знал, какого именно. Не спеша доев салат, Тамара Георгиевна прихлёбывала из чашки кофе и с вердиктом не спешила, что очень раздражало Аскольда Евгеньевича. Наконец покончив с трапезой, она мягко, но очень уверенно заговорила:

— Аскольд Евгеньевич, честно говоря, я не очень поняла причину вашего такого раздрая. А что, собственно произошло? Ваша жизнь качественно ухудшилась? Нет. Вам нужно завоёвывать авторитет у отвергшей вас когда-то родни? Тоже нет. Судя по всему, ваша тётушка на седьмом небе от счастья, что на склоне лет у неё появилась какая-то родня. И даже не какая-то, а почти сын — многие семьи воспитывают внебрачных детей своих супругов, и ничего, Земля не прекращает вращаться, а солнце — всходить. Живите, радуйтесь, что вы теперь не один, что тётка у вас такая замечательная, судя по вашим рассказам. Что вы, наконец, узнали, кто ваш отец и даже знаете, как он выглядит!

— Тамара Георгиевна, вы и вправду так считаете, или просто успокаиваете меня? — словно напуганный мифической Бабой Ёжкой ребёнок, Аскольд рад был принять любое подтверждение никчемности своих страхов и волнений.

— Ну а зачем мне вас успокаивать?! Вы что, провинились в чём-то перед своей тётей? Или предали память вашей покойной мамы? Нет, ничего подобного вы не совершили. Так что, Аскольд Евгеньевич, скажу одно: не майтесь дурью! А вообще, я за вас очень рада! — заулыбалась Тамара Георгиевна, и Аскольд понял, что все недоразумения, связанные и с его появлением на свет, и с несложившимися между ним и Тамарой Георгиевной отношениями, позади, и он может больше не отводить взгляд при встрече с ней в бухгалтерии.

Продолжение следует...

Иллюстрации автора

Выпуск ноябрь 2017