Ирина Озёрная

                         Любовь прибегает

         А знаешь ли ты, что и меня, кроме Любви, ничего не интересует? Кроме Любви и Искусства, которое, собственно, и состоит из Любви. Потому что Искусство и Любовь ­– это одно и то же, синонимы. И Бог есть Любовь...

         В юности я всерьёз переживала, что не чувствую скульптуру. То есть я любовалась ею, воспринимая умозрительно, исключительно головой, но не до судорог душевных, не-до-почти-остановки-сердца и основательных таких слёзоумываний счастливых, которые всегда были неожиданной нормой при встречах с близкой мне живописью, графикой, музыкой, словом... И вот однажды – случилось!

 
        Началось это с абсолютно живых скульптурных надгробий Мартоса в питерской Лавре, а окончательно и навеки прозрела я, когда – вдруг! –  остолбенела у знаменитой роденовской скульптуры в Пушкинском музее в Москве. Этот миг запомнился очень подробно, потому что скульптура эта настолько перепахала меня, что, по сути, на десятилетия  сделалась моей кармой. Или карма обрела её очертания? Не знаю уже, но что-то очень важное произошло в тот момент.

         А запомнился мне он следующим образом. Двадцатилетняя я, сама в состоянии некоторой вертикальной окаменелости (видимо, из чувства солидарности с объектом), вытаращилась во все свои праведные слёзы на скульптуру Родена, сохранившуюся в памяти под названием "Любовь улетает". Боже, сколько раз она выскакивала из моего воображения, когда я начинала чувствовать, что и моя собственная Любовь улетает, помахав на прощанье крыльями, оставляя меня в очередной раз гулять на свободе от неё, и теперь надо срочно искать новую, потому что без Любви жизнь немыслима. Я буквально слышала шум крыльев и вспоминала эту скульптуру Родена следующим образом: юноша, пытающийся ухватить, остановить почти вырвавшуюся из его объятий и взмывшую уже над ложем, улетающую от него Любовь, изображённую в виде окрылённой женщины. 

         – Опять улетела! – почти привычно подмечала я, изучившая уже эту "науку расставанья в простоволосых жалобах ночных" и почти смирившаяся со временностью пребывания Любви в моей жизни, как с неизбежностью. И вдруг...

         Начав писать этот текст, я решила освежить в памяти гениальное изображение моей судьбы, но не потому, что сомневалась в чём-то, а просто для усугубления художественности и достоверности описания. Сначала я собралась всё бросить и рвануть в Пушкинский, но потом-таки решила обойтись интернетом. Набрав в поисковике: Огюст Роден "Любовь улетает", я перерыла весь интернет и, потрясённая, выяснила вдруг, что скульптуры с таким названием не существует. "Жизнь моя, иль ты приснилась мне?!" – в ужасе воскликнула я, позвонив знакомому сотруднику этого музея. Выяснилось, что скульптура эта роденовская – слава тебе, Господи! – существует и находится действительно там, где я и предполагала, но называется она "Любовь убегает" и выглядит несколько иначе, чем то изображение, сохранившееся безысходной моей судьбой в сейфе моей же памяти. 

                Огюст Роден. Любовь убегает. 1881

         Я пережила настоящий шок: никаких крыльев у роденовской Любви не было, а были просто руки и ноги. Ногами  в той ситуации она ещё воспользоваться не могла, потому что, отчаянно обхватив её за плечи и грудь и, пытаясь удержать силой, буквально придавил к любовному ложу, навалившись сверху, бескрылый Амур свою земную Психею. Всей тяжестью неистовой страсти и тела придавил. Вот она безумная и тщетная попытка удержать Любовь, в ужасе схватившуюся обеими руками за голову и всей своей сутью пытавшуюся высвободиться. Чтобы встать на ноги и убежать.

         Но, оправившись от шока, я вдруг поняла: это же совсем другая история, не имеющая прямого и фатального отношения к моей жизни. Я-то думала, что если Любовь улетела вдруг, как Синяя птица, то ищи её свищи в небесах – не вернёшь. А когда она ногами по земле убегает – это другое дело! Главное не держать – пускай бежит. Ей ведь тоже побегать хочется. Побегает-побегает, да и вернётся. Ну, если это Любовь, конечно.

                          О женщинах-соперницах и женщинах-друзьях

         По моим наблюдениям все женщины делятся на два типа:  друзей женского пола и соперниц. Подчёркиваю, что не о подружках говорю, которых я, например, упразднила как класс. Подружки, в моём понимании, это те, с которыми вы болтаете обо всём на свете, сплетничая о ком-то иногда (ну, куда ж без того!), а потом они идут к предмету сплетничания и подробно пересказывают ему то, что ты о нём говорила. Не вы говорили, а именно ты!

 
         Или типичный для определения подружки-соперницы взволнованный вопрос при вашей встрече:

         – Почему ты так плохо выглядишь?! Что случилось?!!
         Ну, а про подружку и постель твоего мужа или бойфрэнда как о банальщине даже писать не буду, так как оно само собой разумеющееся продолжение твоих с ней отношений.

         Я их распознаю по хищному блеску глаз и стараюсь не подпускать. Правда и на старуху, как говорится...       

         Тип соперниц не зависит от возраста. Ими рождаются. Обрати внимание на девочку из коляски, недобрым взглядом следящую за тобой, когда ты идёшь, уверенная в себе, с ощущением собственной непревзойдённости. А уж как старушки на нас некоторые реагируют...

         Именно с помощью этой градации выявляются причины несовместимости мамы с дочкой. Уровень этой несовместимости зависит от того: обе ли мама с дочкой соперницы, или кто-то из них – друг. 
         Когда мама с дочкой обе к типу друзей относятся, как правило, несовместимости не возникает, если, конечно, у них не глупые какие-нибудь  социальные, политические или религиозные расхождения. 
         Бывает и смешанные типоособи попадаются, но не так часто.

         Ну, а друг женского пола – это друг женского пола. Они настоящие, не продадут, не купят, а будут рядом и в трудную минуту.

         Вы интуитивно всегда знаете, что им доверять можно во всём. Такая дружба дорогого стоит.

              Встреча с Кавалеровым в Черёмушках 2010 года

         В десять часов невыносимо-тридцатиградусного июльского утра выхожу на придворную аллейку нашей Новочерёмушкинской улицы с ирландским терьером Айриком на поводке. Айрик – весёлая рыжая мочалка среднего собачьего размера (меньше эрделя, но значительно больше фокса), вызывающая у нормального человека исключительно радостные чувства. Пройдя несколько метров, обнаруживаю разбитую бутылку, разлетевшуюся мелкими осколками по собачьей тропе. Вздохнув, достаю пакет и привычно собираю острые стёкла. Айрик терпеливо ждёт окончания процесса. Вдруг слышу громкое декламационное вещание, явно рассчитанное на мой слух:

           – Терьеры – собаки убийцы! Только такая дура может завести себе терьера!!!

         Поднимаю голову и вижу немолодого, тщедушного и пьяного мужичонку, типа Эдички Лимонова, в очочках, плохоньких джинсиках и белой исподней майке классического образца, продолжающего своё вещание (барабанную дробь ненормативной лексики опускаю):

         – Вот дура!!! Чтоб так бездарно и неталантливо проводить время!... Вместо того, чтоб в третий раз (!) перечитать "Братьев Карамазовых" (!!!) или "Войну и мир" (!!!) она в пять утра (!!!!!) таскает собаку на поводке! Дура! Курица!!!!!!

         Этот нескончаемый монолог с частым рефреном про «бездарно и неталантливо», торжественно звучит на полную уличную громкость, и я, не поднимая головы, буквально умираю от смеха, молча собирая осколки в пакет. Когда же наконец завершилась моя грязная, но вовсе не бесполезная работа, этот чудесный персонаж обиженно прокричал мне во след:

         – Вместо того, чтобы -аться с нормальными мужиками, она в пять утра (!!!)... так бездарно (!) и неталантливо (!)...

         Это было уже похоже на объяснение в любви и хоть некоторым образом отличалось от олешинского «Вы прошумели мимо меня, как ветвь, полная цветов и листьев», мне-таки вспомнился Кавалеров с его монологом в пивной, презрительно обращённым ко всем обывателям мира:

         «Вы… труппа чудовищ… бродячая труппа уродов… Любуйтесь, граждане, труппа уродов проездом…»

         Узнаёте интонацию? Или в обращениях Кавалерова к Андрею Бабичеву тот же гордынческий посыл:

         «…я знаю, кто такая Иокаста!.. Но... вы просто тупой сановник, невежественный и тупой… Как тупо вы повели себя!.. У вас нет воображения… я воюю против вас… за пафос, за личность, за имена, волнующие, как имя Офелия» (а в нашем случае, как имя Достоевский!).

         Да, подумала я, поглядевшись в этого своего встречного-поперечного, как в зеркало. Надо изо всех сил стараться беречь себя от демона гордыни, переставая судить-рядить. Ведь беда у нас, кавалеровых, общая – зацепка за совершенство.

                                                                      Подопытные

«Платон в своем изображении золотого века относит к важнейшим преимуществам человека тех времен его общение с животными, поучаясь у которых, он… совершенствовал свой разум и свою проницательность, и в результате жизнь его была во много раз счастливее нашей. Нужно ли лучшее доказательство глупости обычных человеческих суждений о животных?...»

                                               Мишель Монтень «Опыты»           

         Есть Добро и есть Зло, а между ними, как известно, Чистилище. И ничего другого. Не обольщайтесь.

         А все компромиссы – либо наказаниями, либо уроками для нас оборачиваются. Это уж от нашей понятливости зависит. Компромиссы, вроде «гуманного убийства», называемого: то красивым словом эвтаназия, то опытами зверскими смертельными во имя якобы науки.    

         Или же забавные такие самоутверждения мужские, именуемые охотой, рыбалкой.

      Или  жалкие (в лучшем варианте – жалостливые) попытки вырастить добрые и духовно богатые поколения на зверотрадициях цирка и зоопарка.

         Или – во имя нашего чревоугоднического «пожрать»! – массовые убийства живых существ, душераздирающе ревущих от ужаса перед нами.

         А страшная подлость, именуемая капканами, а сдирание шкур с мохнатых персонажей детских сказок? Тех самых сказок, которые – «намёк, добрым молодцам урок».

         Но, обратите внимание, урок этот – только для добрых молодцев, проживающих в нашем Чистилище. Молодцев, стремящихся вверх – к Добру. А всё остальное – от лукавого. 

         …Уже натянул Иван-царевич тетиву, а собака (в других вариантах: заяц, лиса, волк…) вдруг говорит ему человеческим голосом: «Помилуй меня, добрый молодец, я тебе пригожусь». Помиловал, вместе  пошли, но дальше-больше: то щука в проруби на его пути заплещется или рыбка золотая в неводе бьется, пощады просит, то лягушка-квакушка стрелу богатырскую схватила и, хошь-не хошь, а жениться на ней обязан. Не говоря уж про тварь крылатую, тоже волшебнейшей силой обладающую и оборачивающуюся к тебе то Жар-птицей заморской, то уткой отечественной, простецкой, то Золотым петушком, пограничником…   И все они молодцев за добро добром награждают, уму-разуму научают, клады открывают, от болезней и старости вылечивают. А кажущееся вечным земное зло, представленное в сказках лютым Кащеем  (мы смертны, пока он  бессмертен!), победить  только с их помощью можно.

         А мы ведь подопытнее их. Они все: и полевые, и водяные, и небесные за того самовольщика-змея, понятно, расплачиваются, научившего праматерь нашу праотца за яблоками к той самой яблоне сгонять, запрет Божеправный нарушить. А оно раздорным оказалось. Разодрало мир на Добро и Зло, а нас вместе со всеми нашими  помощниками – и полевыми, и водяными, и небесными – в Чистилище поместили. Для очищения с их помощью наших душ от амбиций. Ну, вроде, как в исправительный или сумасшедший дом. Животных тут слова лишили, чтоб раньше положенного не проболтались нам, как до дерева вечной жизни добраться. Они-то знают. Но человек поначалу должен уважать их научиться, чтоб язык бессловесный понять, потому что только в сказках говорят они человеческими голосами: «Помилуй –  пригожусь».

         Да, именно с помощью животных над нами опыты ставят, проверяя нас на Добро и Зло, на готовность или неготовность к повороту пути человеческого.

        А опыты над животными мне исключительно Мишеля  Монтеня нравятся, который писал: «Когда я играю со своей кошкой, кто знает, не забавляется ли скорее она мною, нежели, я ею!».

   В качестве иллюстраций использованы рисунки Олеси Озёрной  

  Фото Айрика - Вероника Кашуба  

Выпуск май 2015

Copyright PostKlau © 2015