Жизнь в деревенской среде дает почву для постижения художественной истины, приносит вдохновение. Занятия живописью (Коровин, Серов), или пением (Шаляпин) крестьянам казались несерьезными.

«Левантин Ликсандрыч» (Валентин Александрович Серов) писал лошаденку хромую и проданную живодеру. В деревне она считалась «опоенной» (т. е. больной). Коровин выкупил ее.

— Чего ты эту клячу безногую списываешь? — недоумевали мужики. — Посмотрел бы жеребца вороного, двухлетку. Чисто зверь! Красота конь! А ты? Кому такая картина нужна? Глядеть зазорно...

Крестьяне, приглашенные для портретирования, одевались в чистое, натягивали сапоги.

— Зачем картуз-то новый? — сердился Коровин. — Надень шапку старую!

— А рвана шапка-то... Срамота глядеть. Рваный тулупишко, портянки грязные, лапти, нос в табаке. Списал вот прямо как живой. Срамота. 

Коровин остро чувствует театральность дачной жизни Шаляпина. Он видит, как Шаляпин меняет имидж, принимая разные облики — от скромного поселянина- дачника, сторонящегося крестьян, до сельского барина, а то и будущего фабриканта, затеявшего было построить в этих местах фабрику по выработке крахмала…

С крестьянами, которых, по замечанию Коровина, Шаляпин как-то побаивался, он играл роль человека «душа нараспашку», или народного радетеля, сострадающего «несчастному» «меньшому брату», крестьянину. Конечно же, то была «игра в барина», живущего в собственном имении. «Барину» носят свежее молоко в усадьбу, егеря отправляются с «барином» на охоту или на рыбалку.… А вот «барин» предпринимает «дальнее» путешествие по окрестностям, едет с Коровиным на мельницу к Никону Осипычу. А по дороге покупает бублики и баранки мужикам на подарки... Мужики едут в тарантасе встречать «барина» на станцию. А «барин» Шаляпин, в свою очередь, в знак благодарности, ставит мужикам вино…

Шаляпин на даче с крестьянскими детьми

Эта игра продолжается и тогда, когда Шаляпин, устраивает на даче концерты в костюмах и стиле «а ля рюс», для друзей ли, для крестьян — и он, и дети его — все в лаптях и народных костюмах… Можно подумать, что это — пустые забавы, времяпрепровождение от нечего делать. Однако на эти концерты стягивалась вся округа, — и все это не просто заветный, заповедный уголок души, удаленный от житейской суеты, но и мастерская вдохновения, творчества, где духовная жизнь особенно обострена.

Ратухинские впечатления, тесное общение с крестьянами, несомненно, повлияли на рождение одного из могучих художественных образов Шаляпина — Ивана Сусанина из оперы Глинки «Жизнь за царя». В образе Сусанина не было ни царственной осанки Годунова, или Грозного, ни скульптурных форм Мефистофеля, которые были уже привычны публике. Никакого намека на «экзотическую» крестьянскую живописность, слащавую стилизацию, или игровую атмосферу. Однако в начальном периоде работы над образом внешняя патетика, «пейзанство» явно выступали на первый план, что вызвало неудовольствие Саввы Мамонтова: «Федор Иванович! Ведь Сусанин-то не из бояр». Шаляпин годами совершенствовал образ Сусанина.

                                            Фёдор Шаляпин в роли Ивана Сусанина

Вот как описан портрет Шаляпина в этой роли критиком начала ХХ века Эдуардом Старком: «Слегка сутулая фигура, крепкая, красная обветренная шея; огромная борода лопатой, в которой утонуло все лицо и которая придает Сусанину необычайную степенность; походка, особенная крестьянская походка, свойственная человеку труда, который много ходит — из села в город и обратно, за сохою, ходит с косою, — неспешная походка, без лишнего движения, при которой ноги почти не отделяются от земли; такой неторопливой, бредущей походкой отмахивают наши мужички сотни верст, сопровождая обозы; эту походку подметил Шаляпин и чудесно воспроизвел в своем Сусанине, дополнив внешнюю типичность фигуры». Тайна художественного образа — и в портретной точности, и в глубинной сути постижения русского характера, с его вековым терпением, смирением, но и бунтарством, и героическим началом. Сусанин Шаляпина стал отражением и выражением времени, эпохи, той «народной мудрости, что в тяжелые годы и спасала Русь от погибели».

Вспоминая дни в Ратухине, Шаляпин скажет о богатстве и талантливости души близких друзей, непременно связывая это качество с глубоким восприятием русской природы:

«Удивительно, сколько в талантливых людях бывает неисчерпаемой внутренней жизни, и как часто их внешний облик противоречит их действительной натуре. Суровый, угрюмый и молчаливый Валентин Серов, которого зовут по-дружески Антон или Антось, а внутри — остроумец, весельчак, и лирик, проникновенно певший романсы на слова Пушкина: «Слыхали ль вы за рощей глас ночной» (Рубинштейна), или «На холмах Грузии» (музыка Римского-Корсакова) 

Когда поля в час утренний молчали,

Свирели звук унылый и простой

Слыхали ль вы.... 

Вот речка Нерль, узкая и быстрая, в красивых берегах, песчаных осыпях, текущая мимо хвойных лесов, лугов и болот, с большими плесами и глубокими бочагами. Бочаги «лежали, как круглые, огромные зеркала, отражая берега и лес. Эти заводи были очаровательны. У берега на лугу, покрытом цветами, паслись стада».

Старинная усадьба в средней русской полосе — образ скромной, проникновенной красоты родной земли, возрождающей человека и художника.

Константин Коровин в книге своих очерков и рассказов о Шаляпине предстает перед читателем как поэт. Его проза — проза поэта, лирического, тонкого, проникновенного. Книга Коровина «Шаляпин» — по сути, лирический роман, роман-исповедь, роман-жизнь художника, жизнь поэта. Роман о том, как живут творчеством и как творчество  рождается из жизни.

Художники на лоне природы — что может быть серьезнее, вдохновеннее? Художники на даче? Что может быть не серьезнее? И они – дурачатся, без устали разыгрывают друг друга, разыгрывают изощренно, и по-приятельски щедро.

За лесные и луговые дали, за волшебное исполнение соловьиных трелей приходилось расплачиваться шутками и юмором.

Но мерилом таланта в романе Коровина являются его пейзажи и его сюжеты. Его мемуарный роман  написан методом метафорической автобиографии, где образ духа и жизнь души — главное содержание искусства, извечный круг действия… Сегодня, перечитывая Коровина, мы приближаемся к его личной и кровной жизни, к его впечатлениям спустя много десятилетий после того, как была написана  книга. И мы испытываем те же ощущения, которые благодаря его живому присутствию передаются нам. Это извечный круг.

«Художник смертен, — писал Борис Пастернак, — но счастье существования, которое он испытал, бессмертно….»

«Это была жизнь, — признается Коровин, — поразительная тайной прекрасного ощущения. Чудеса созерцания — утра, вечера, ночи, какое-то слияние чистой красоты с ее же тайной гармонией».

Книга Коровина — вся — об этом безграничном счастье существования. Эти картины вековечны и жизненны, как жизненны и вековечны легенды, наполненные живой жизнью.

Рядом с щемящими нотами одновременно возникают веселые, смеющиеся, юмористические интонации — жизнелюбия и жизнерадостности. Он, как никто другой, умел передавать эту красоту равно и в живописных, и в литературных пейзажах. Его лирический талантливый слог наполнен истинной поэзией тех мест и того незабвенного времени. В своих очерках и рассказах заповедные места на Нерли под пером Коровина обретают свою сокровенную природную силу.

Родственное понимание красоты русской природы обращает Шаляпина к глубинным мотивам живописи Коровина, Серова, Поленова, Васнецова, Остроухова, Кустодиева, Левитана, глубоко близких Шаляпину художников… Левитан, по словам Шаляпина, «увидел какую-нибудь церковку, увидел какую-нибудь тропинку в лесу, одинокое деревце, изгиб речки, монастырскую стену, но не протокольно взглянули грустные глаза милого Левитана... Нет, он вздохнул и на тропинке, и у колокольни, и у деревца одинокого, и в облаках вздохнул...»

Шаляпина тревожит и чарует музыкальная драматургия и художественная условность «Снегурочки» Островского. Ему становится близок Островский: отрешившись «от своих бытовых тяготений, [он] вышел на опушку леса сыграть на самодельной свирели человеческий привет заходящему солнцу»... И с какой светлой наивностью звучит эта свирель у Римского-Корсакова!»

Да и у Поленова, считал Шаляпин, живущего в пространстве между российским озером и суровыми холмами Иерусалима, не могли бы появиться библейские сцены, первосвященники и Христос, не будь они связаны неисповедимым образом — с острым величием русской природы, «с тишиной простого русского озера с карасями»… Не потому ли, что над тихими озерами и прудами Поленова веет дух Божества?

Но не потому ли, скажем мы, и шаляпинские образы — от Ивана Сусанина до Олоферна — также несут свой Космос и свой дух Божества?..

Отсюда, из Ратухина, Шаляпин предпринимает поездку в дачное поместье русского историка Василия Осиповича Ключевского, находившееся  в недальних пределах ярославско-владимирских земель, ему необходимы были консультации специалиста по эпохе Русской Смуты и Бориса Годунова. Именно здесь, на берегах Нерли,  вызревает трагически-могучий шаляпинский Борис Годунов…

«Со вьюном я хожу…» Песня льется, голос заливается….

ОТСТУПЛЕНИЕ,

В КОТОРОМ ФЕДОР ИВАНОВИЧ ШАЛЯПИН

РАССКАЗЫВАЕТ, КАК СОГРЕВАЛА ДУШУ И СЕРДЦЕ НАРОДНАЯ ПЕСНЯ

К пению меня поощряли простые мастеровые русские люди, и что первое мое приобщение к песне произошло в русской церкви, в церковном хоре. Между этими двумя фактами есть глубокая внутренняя связь. Ведь вот, русские люди поют песню с самого рождения. От колыбели, от пеленок. Поют всегда. По крайней мере, так это было в дни моего отрочества. Народ, который страдал в темных глубинах жизни, пел страдальческие и до отчаяния веселые песни. Что случилось с ним, что он песни эти забыл? <…>  Стало ли ему лучше жить на белом свете или же, наоборот, он потерял всякую надежду на лучшее и застрял в промежутке между надеждой и отчаянием на этом проклятом чертовом мосту? <…> 

А как хорошо пели! Пели в поле, пели на сеновалах, на речках, у ручьев, в лесах и за лучиной. Одержим был песней русский народ, и великая в нем бродила песенная хмель... <…>

Со вьюном я хожу,

С золотым я хожу,

Положу я вьюн на правое плечо,

А со правого на левое плечо.

Через вьюн взгляну зазнобушке в лицо.

Приходи-ка ты, зазноба, на крыльцо,

На крылечушко тесовенькое,

Для тебя строено новенькое.

<…> А кто не помнит, как в простой народной школе мы все, мальчишки, незатейливо затягивали хором каким-нибудь учителем на песню переведенные чудесные слова Пушкина:

Сквозь волнистые туманы

Пробирается луна,

На печальные поляны

Льет печальный свет она...

Безмолвными кажутся наши дорогие печальные поляны, особенно в зимнюю пору, но неслышно поют эти поляны и подпевает им печальная луна. Чем же согреться человеку в волнистых туманах печальных полян в зимнюю пору? Вот тут, кажется мне, и родилась народная песня, которая согревала и сердце, и душу. А разве тусклая даль этих равнин не будила воображения, без которого никакая песня и не родится, не плела легенд и не обвивала ими русскую песню?

На ельничке, да на березничке,

Да на частом горьком осинничке

Ходит ворон-конь,

Три дня не поенный,

А как на травушке да на муравушке

Лежит молодец, сквозь простреленный...

Но не все грустно на бесконечных российских полянах. Много там и птиц прилетает, и ярче, кажется мне, светит солнышко весною, когда растаяли снега, и сильнее чувствуется радость весны, чем в самых теплых странах.

А если это так, то как же не зарядиться на тройке и не запеть:

Эх, вдоль по Питерской!..

И как же не улыбнуться до ушей над кумом, который куме своей от всего сердца притащит судака:

Чтобы юшка была,

А чтобы с юшечкой

И петрушечка,

А с петрушечкой

Целовала чтоб покрепче

Мила душечка.

От природы, от быта русская песня, и от любви. Ведь любовь — песня»…

К.Коровин. Мельница

В книге Коровина  есть замечательный эпизод путешествия Шаляпина на мельницу к мельнику Никону Осиповичу,  с которым Шаляпин пел дуэтом русскую «Лучинушку» и другие народные песни.

Путешествия по берегам Нерли были основательные. Заезжали в Буково, к охотнику и другу Коровина, крестьянину Герасиму Дементьевичу, который угощал рыжиками в сметане и наливал водочки. Ехали мимо погоста, заросшего березами, где на деревянной церкви синели купола. Затем — на мельницу, прозванную Новенькой, к мельнику Никону Осиповичу. Проселок петлял по ржаным полям,  частым ельникам, по строевым сосновым лесам.

Мельник, большой, крепкий человек, кудрявый старик, весь осыпанный мукой, встречал гостей радушно. Возле дома ставили стол,  палатку, шумел самовар, горел-разгорался костерок,  в котелке кипела  вкусная уха из налимов... Гости потчевались за столиком. И начинались песни…

Никон Осипович пел Шаляпину «Лучинушку», и Шаляпин ему подпевал.

Потом старый мельник рассказывал о своих впечатлениях Коровину.  В книге Коровина эта миниатюра – своеобразный сюжет.

— Эх, — сказал, — ну, и парень хорош Шаляпин, только горяч больно. Казовый парень. Выпили с ним — согреться, конечно, он меня и спрашивает: «Спой-ка, — говорит, — песню, каку знаешь, старую». Я ему «Лучинушку» и пою, а он тоже поет.

— А как же, ведь он певчий, — сказал я.

— Э!.. То-то втору-то он ловко держит. Ну и голос у него хорош, мать честная, вот хорош. Так вот прямо в нутро идет. Так пою я, не сдержался, плачу.… Смотрю-ка, гляжу – и он плачет. Вот и пели. Ишь чего – певчий! Где же он поет-то?

— В театре, — говорю.

— А жалованья сколько получает?

— Сто целковых за песню получает.

Никон Осипович пристально посмотрел на нас с Серовым и сказал рассмеявшись:

   — Ну, полно врать...

Философ Василий Розанов, оставивший очерк о концертных выступлениях Шаляпина, рассказал об эффекте так называемого шаляпинского «грибного пения». Он сравнил Шаляпина–певца с могучим дубом, вокруг которого рассыпаны мелкие грибки. Столь резко выделялась фигура Шаляпина  из толпы певших рядом исполнителей или из хора, где он пел с другими и среди других, тоже прекраснейших певцов. В чем же была разница?

Пение Шаляпина, по Розанову, было сродни самой природе, было «шумом древесной листвы и ветра в небесах». Другие пели «в рот публике»… «А этот точно вышел из темного волжского леса, надел не идущий к нему фрак... но забыл о фраке, о нас,— и, положив щеку в широкую русскую ладонь, запел... И точно все волжские леса, зеленые и ласковые, запели с ним и в нем».

От русской песни пошла история русской музыки. Величайшие оперные гении —  Глинка, Бородин, Мусоргский, Римский-Корсаков входили в живейший контакт с народно-песенной стихией, а порой и прямо черпали материал для своих творений из сокровищницы народной песни, песенной русской стихии.

Вскормила и вспоила песенную душу Шаляпина Волга-матушка, широта и бескрайние просторы волжских далей и русских лесов. Эта живая, тесная прямая связь.

«Песня льется», «голос заливается», — напоминает оперный критик Эдуард Старк народные речения и подчеркивая органичную связь русской песенной стихии и русской оперы.  Шаляпинская песня вобрала все грани душевного строя русского человека, его характер, его удаль, думы и чувства.

«И все это органично вошло в плоть и кровь русской оперы; отсюда те неисчерпаемые богатства вокально-психологической палитры, которые русская опера предоставила певцам и которыми с таким совершенством владел Шаляпин, с исключительной смелостью и последовательностью обогативший арсенал художественных средств русской вокальной школы».

ВОЗРОЖДЕНИЕ

И ярославским краеведам, и мне, в том числе, не раз приходилось говорить и писать о необходимости возрождения мемориальных шаляпинских и коровинских мест на Нерли, возле Итлари. Из небытия возродили домик Пушкина в Михайловском, восстановили Ясную Поляну, уже совсем недавно вдохнули новую жизнь и отреставрировали имение Некрасова в Карабихе. Живет своей жизнью чеховское Мелихово, где проходят чеховские театральные фестивали, левитановский Плес, где впервые в июне 2015 года прошел «Дачный фестиваль искусств», собравший выдающихся деятелей отечественной культуры, блоковское Шахматово, Таруса, связанная неразрывно с именами Цвтеаевой, Заболоцкого, Паустовского.

Вот и мы с друзьями-энтузиастами, устроившими первый субботник в Охотине, мечтаем о том, как может вскоре предстать удивительный проект. Места вокруг и впрямь «непомерной красоты». Река Нерль – русская Швейцария, с обрывистыми крутыми склонами. Леса, сохранившие в себе потаенную тишину, почти не тронутую цивилизацией.

Удивительно, как время и история рано или поздно начинает все расставлять по местам, согласно статусу. Дело, наконец, сдвинулось с мертвой точки. Совсем недавно, в середине 2015 года, проект двинулся в жизнь! Заповедные места, о которых здесь рассказано, расположены не столь далеко от древнего города Переславль-Залесского, ставшего центром паломничества туристов из всех стран света. Администрация Переславля решила поддержать новое дело. У проекта много помощников и энтузиастов. Руководит всем в коровинском Охотине – Елена Пешкова, специалист-культуролог, поклонница творчества Коровина и Шаляпина, с опытом работы над многими туристическими проектами.  Дом Константина Коровина выведен из своего запустения, вновь ожил, обрел тепло и уже готов принять гостей и согреть домашним теплом и уютом.

Интерьер дачи К.Коровина в Охотино в картине "Теплый дом"

Свежие снимки современного состояния дачи Коровина.  Фото М.Ваняшовой

Вложений шаляпинская и коровинская программа требует на первых порах не столь много. 11 сентября состоится торжественное открытие дома-музея Константина Коровина. Восстанавливается знаменитая «тропа» - дорога из Охотина – в Ратухино, от Коровина к Шаляпину, ведь друзья не просто соседствовали, а постоянно захаживали друг к другу «на огонек» - в прямом и переносном смысле этого слова. Были знаменитые встречи и посиделки на веранде  у Коровина, театрализованные праздники в ратухине у Шаляпина. Друзья путешествовали, охотились, подолгу сидели у костра на берегу Нерли, устраивали рыбалки неразлучной «веселой троицы» – Шаляпин, Коровин, Серов.

                Дача Ф.Шаляпина в Ратухине

Впереди большие планы. Нужно восстановить и небольшой дачный дом Шаляпина, деревянную дачу-усадьбу, тем паче, что есть фотографии, да и проект дачи сохранился. Воссоздать старую мельницу на Нерли, трактир на пути к ней…  Отдельно продумать экспозицию для пейзажей и портретов  Коровина, посвященных Охотину и Ратухину, их больше сотни, они находятся в музеях России и за рубежом, в коллекциях частных владельцев. Если собрать воедино все, созданное и написанное художниками об этих местах – даже в репродукциях (в наши дни техника цифровой печати на холсте позволяет получить копии картин в превосходном качестве), Что-то из подлинников можно выкупить на международных аукционах, например, один из пейзажей, написанных Коровиным в Охотино, и сейчас представлен на очередном аукционе – деньги для переславцев вполне подъемные. А у музея будет подлинник, и коллекция станет со временем прирастать.  Материалов для экспозиции предостаточно. От станции Итларь, через Старово - к Ратухину и Охотину проложить экскурсионные тропы и маршруты. И эти места оживут и заживут новой жизнью.

Тем самым мы выполним священный долг по отношению к великим сыновьям России — Федору Ивановичу Шаляпину и Константину Алексеевичу Коровину, осенившим своей славой Россию и древний Ярославский край.

Использованы художественные работы К.Коровина