Маргарита Ваняшова

ФЕДОР ВОЛКОВ: 

SACRUM ТHEATRUM(часть 2)

ДО ВОПЛОЩЕНИЯ.

 АНГЕЛ БЛАГОГО МОЛЧАНИЯ

Один из апостолов в левой группе на царских вратах явно выделяется из ряда других, приковывая к себе внимание.

§  Он, Единственный  (если смотреть на царские врата прямо  –  от входа в храм),  –  дан анфас, то есть, обращен непосредственно к входящим прихожанам  –  лицом,  а не в профиль, и  не  в  три четверти.

§  В сюжете Евхаристии,  у Него, Единственного из всех,   руки скрещены на груди – символический знак Причастия, Евхаристии. Символика скрещенных на груди рук подразумевает  изображение креста. Этот жест –  принадлежность Христу,  присвоение себе Его Крестной Жертвы.

§  В группе апостолов – Он, Единственный из присутствующих, стоит в коленопреклоненной позе. Окружающие воочию видят избранничество отрока. И он сам осознает то высшее, что отделяет его от других и соединяет с ними.

Он стоит перед престолом, перед Лицом Бога, в полноте любви и самоотвержения, соединяя в себе весь мир  и принося  благодарение. Он соотносит себя с Сыном Человеческим. Безусловно, это состояние можно назвать экстатическим. Молчание скрывает слезы благодарения.  Молодой  апостол являет собой  Ангела Благого Молчания, Ангела Великого Совета.

 

Ангел благого молчания,

Смолкнуть устам повели

В час, когда льнет обаяние

Вечно любимой земли!

(Валерий Брюсов)

 

Ангел Великого Совета (или по–иному, Ангел Благое Молчание) – очень редкий сюжет на иконах и, тем более, на царских вратах.  Он почти апокрифичен, так как это  образ Христа еще до его воплощения, "в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа", в виде юноши с крыльями за спиной.

"Молиться – значит: не говорить, но слушать", – таково известное высказывание Кьеркегора.  Апостол находится в том особом молчании,  которое открывает в нем особый  "внутренний слух". Ангел Благое Молчание прислушивается к себе, открывая в себе то, что дотоле было им не познано.

Его белые ризы  символизируют его духовную чистоту.  Весь его облик и лик, поворот головы, лицо, омытое слезами радости, необычное смирение   делают этого апостола центральной фигурой сюжета – после Иисуса. 

Возможность так глубоко и страстно ощущать жизнь дается лишь в редкие, почти катастрофические моменты земной истории. Для Волкова – это ситуация выбора, это условия его обстоятельств, судьбы, он находится на границе – пока еще до своего воплощения.  Граница, равная жизни или смерти, и он готов жертвовать жизнью ради осуществления той гармонии, к которой призван. Это трепет и торжество Предстояния.

 Такой  встречи с Божественным удостаиваются немногие.  Важно не только отличить и опознать  Божественное  в обычных проявлениях. Не менее значимо  – передать  это тайновидение, это знание  другим,  видя в этом смысл жизни.  Это его  жажда пребывать в сакральном пространстве, знание тяжести пути, пути посвящения, испытаний, становления, пути к центру мира.

Если смотреть на Царские врата с разных сторон, слева или справа, идти вдоль всего иконостаса, то фигуры на царских вратах будут меняться, мимика и пластические жесты приобретут динамику, покажется, что фигуры пришли в движение, что мы смотрим фильм, присутствуем при бурном диалоге, на своеобразном  митинге.

На царских вратах храма мы отчетливо видим две группы апостолов, расположенные по разные стороны от центральной фигуры. Две группы,  разделенные страстным идейным спором. 

Отцы церкви обсуждают, достоин ли отрок приобщиться апостольского единства, свят ли для этого, может ли быть причастным Божественной Жизни...

Перед нами спорящие, воодушевленные, взволнованные лица. Подчас резкие движения и жесты. Ничего божественного в фигурах апостолов на царских вратах нет. Создается впечатление, что типы людей, фигуры которых вырезаны были на царских вратах, подсмотрены были Волковым в реальной жизни  купеческого Ярославля. Возможно, они были взяты  с натуры, и в этих группах можно узнать знакомых Волкову купцов,  его сподвижников по театральной труппе.

Видно, что Отец своей речью пробудил в собравшихся нечто, что глубоко затронуло и взволновало.  И это именно Всевышний, Отец. Требующий от  своих чад духа, вхождения в высокие сферы.

Предстоит решить судьбу отрока. 

"Никто не знает Сына, кроме Отца, и Отца не знает никто, кроме Сына и кому Сын хочет его открыть" (Мф. 11,27).  В сыновстве Сына – вся любовь к Отцу, все единство с Ним, потому что Сын и Отец – одно (Ин. 10,30), И потому таинство Евхаристии, в глубине своей, таинство знания Отца,  восхождения к Нему.

Один из апостолов левой группы указывает на Ангела Благого Молчания – как на того, кто примет на себя заповеданный подвиг, завещанный Отцом. Его ладонь прямо указывает на преемника, который продолжит дело, –  принятие апостолом высокой духовной миссии.

Именно здесь момент духовного Предстояния апостола веры. Он принимает  Христа как указание на Путь испытаний, как Истину и Жизнь. Он живет не прошлым, он взыскует грядущего. Он принимает на себя высочайшее поручение, возносясь в высокие миры к престолам Всевышнего Отца. Дар светлого космизма пронизывает весь его облик. Здесь начинается  его апостольское служение.

Απόστολος —в переводе  с греческого – «посланник», которому поручено осуществить поручение свыше

Апостолы левой группы на первый взгляд, обыденны, но каким светом  откровения исполнены их озаренные души! Они – ближайшие друзья Посвящаемого. И пластически все они объединены устремлением к молодому Апостолу, указывают на него, как на Избранного Небом. Они буквально нежат отрока  в своих ласкающих и лелеющих ладонях, любовно берегут и ободряют его.

 В правой группе  выражение лиц иное. Общее настроение  здесь  –  сомнение, данное почти в гротесковой, профанной форме. Профанное и сакральное в царских вратах Волкова  разделены, разведены в разные стороны.  Профанное стремится к сакральному, пытается овладеть им.  У первого слева апостола опущены глаза,  у второго – выражение глаз  лукаво–провокативное:  –  Одумайтесь, братия, кого избираете? – Третий обескуражен происходящим и молчит, не зная, что сказать, у четвертого – резкий жест отрицания и отвержения, рука опущена,  пальцы на кисти – в лукавом перстосложении (крестное знамение наоборот! – и не двоеперстие, но указательный и средний сближены, и не троеперстие, ибо пальцы не сведены в троичный символ…,  он, по меньшей мере,   сокрушенно указывает на отрока, не желая разделить мнения тех, кто молодого апостола защищает. Шестой – в позе сидящего паломника, опирающегося на посох, лицо его дано в профиль, и профиль этот меняется (!) в зависимости от ракурса, от нашего взгляда  – не понять,  то ли насмешлив, то ли нерешителен этот молчаливый собеседник, он всматривается в героя, решая, чью сторону ему принять.                                                                                                     

Перед нами разыгрывается драма.  Это своеобразный театр – мы присутствуем при весьма бурных дебатах,  острейшей полемике, если не на суде…. Два летящих ангела поддерживают над центральной частью царских врат балдахин в виде пышного и торжественного  театрального занавеса, поднятого для того, чтобы зрители увидели зрелище и испытали чувство сопричастности происходящему. 

Можно ли назвать диспут противостоянием? Вряд ли. Перед нами  не вызов, не атака, не нападение. Это споры вне агрессии, противоречия, разногласия внутреннего свойства, которые могут быть и в среде апостолов.

Но подобных мотивов полемики в сюжете Евхаристии и даже Тайной Вечери (где особый сюжет с Иудой)  нет.   Следовательно, Волков воплощает какой–то слишком важный, первостепенный для него самого сюжет. Для оппонентов Волкова в реальной жизни Ярославля –  подобный сюжет на царских вратах (апостолы в деревянной скульптуре и дискуссия между ними)  –– ересь, отступление от правил, от традиций, от канонов. Обыватели не в силах освоить многомерность новой изобразительной оптики и могут дружно осуждать художественный замысел Волкова о пространстве храма. Речь даже не о театре. Но он знает, что  и о театре тоже

                    " ИДУЩИХ С КОМЕДИИ ЛЮДЕЙ, БИЛИ..."

Работы по поновлению храма (1748–1750)  свершаются одновременно с первыми опытами Волкова в создании театра.  Священный театр Федора Волкова подвергается попытке обрушения.  8 января 1750 года в Ярославле случилось происшествие, которое отразил друг Волкова, молодой купец Егор Холщевников в Челобитной на имя императрицы Елизаветы Один из первых зрителей Волковского театра жаловался Государыне  на разбойное нападение, учиненное неким купцом Григорием Гурьевым на актеров.

"Будучи я в доме ярославского купца Григория Серова, где тогда производилась камедия, шел в дом мой, и со мною же шли Ярославской провинциальной канцелярии канцелярист Яков Попов, ярославские купцы Волков[1] с женою, Козьма Крепышов и другие многие... Едучи мимо нас, лентовой же фабрики содержатель Григорий Гурьев с фабрищиками ево в троих санях, помянутаго Волкова жену запрягом сшибли с ног и, 8 головы убор вбив, хотели было подхватить... Воры шельмы Гришка Чигирин, Серега Мококлюев с товарищи, человек с двадцать, выхватя из саней дубины, показанных Волкова, Крепышова и других, идущих с комедии людей, били..."

Должно быть, велико было воздействие Волковских спектаклей, если в санях лежали заранее приготовленные дубины, а нанятые «шельмы» и, особенно их главарь Гурьев, в ярости выходили из себя. Профанное приобретает карнавальный отсвет.

"Гурьев, выскача из саней, сам людей бил и кусал зубами, причем и меня, схватя за волосы, укусил персты до крови", – признавался возмущенный Холщевников. Разбой этот пресекла лишь команда солдат, благо в доме купца Серова, куда бросились комедианты за помощью,  квартировал со своею командою поручик Дурново. Но Гурьев не утихомирился и продолжал угрожать.  Холщевников адресовал челобитную в Петербург, государыне императрице.

Никольская улица, на которой стоит церковь Николы Надеина,  (теперь улица Волкова) – очень короткая. На ней во времена Волкова было три переулка – Гурьевский, Полушкин (по фамилии отчима Волкова) и Холщевников (Егор был другом Волкова). Сейчас это соответственно – улица Кедрова, почти исчезнувший переулок Критского, и Народный переулок).  Храм Рождества Христова в Гурьевском переулке был, по сути, старообрядческим.

В этой истории отражается противостояние двух культур – старообрядческой  и новой. Старообрядцы называли актеров и скоморохов кощунниками и глумотворцами. Гурьев жаждал «извести» глумное актерское племя, тем паче, что были у него веские причины - Федор затеял перестроить двухэтажный каменный дом (кожевенный амбар) рядом с его владениями! – под театр. Челобитную образованного купца Егора Холщевникова  Государыне императрице о защите актеров подписали ярославский воевода Артамон Матвеев и городской голова Бобрищев–Пушкин.

Неужели власти города - городской голова и воевода не могли найти на Гурьева управу и наказать фабричных людей? Но гурьевские ребятки действовали по «понятиям», по разумению: представления комедий, театральных зрелищ нигде в России официально не были разрешены. В борьбе за «нравственность» (как он ее понимал) Гурьев наверняка требовал от ярославского магистрата  документ об официальном разрешении устраивать эти «непотребства».  И воевода, и городской голова, поощрявшие театральную деятельность Волкова,  подписали Челобитную Холщевникова и отправили ее в Петербург.  Совпадения в датах не могут не волновать воображение. В декабре того же 1750 года  после получения Челобитной из Ярославля  Елизавета издает указ, на основании которого в купеческих домах разрешалось  устраивать театральные представления,  с  непременным условием, чтобы актеры не появлялись в  чернеческом (монашеском),  церковном платье и чтобы при сем драк не устраивали. На том же заседании Сената от 10 лекабря принимается «Определение… о посылке в Ярославль сенатского экзекутора И. Игнатьева». Повод для графа Игнатьева нашли не театральный – расследовать злоупотребления в винной и соляной торговле, акцизах и откупах. Но все вечера Игнатьев проводит в театре.   Следы ярославской истории в указе явно отражены.  Если комедийное действо оканчивается побоищами, значит, театр имеет силу, авторитет у зрителей, а значит, воздействует на них всем своим существом….Пройдет немного времени, и Елизавета Петровна соизволит указать привезти ярославских комедиантов в Петербург….

ПОКОЙ ИЛИ ПОКЛОН?

 «СЕЙ  ПОКЛОНЪ МОЙ ВО ВЕКИ ВЕКОВЪ ЗДЕ ВСЕЛЯХОСЯ ЯКО ИЗВОЛИХЪ И». Такова  надпись на фризе антаблемента иконостаса. Никто до сего времени не пытался понять глубинный смысл этой надписи. Традиционно считали и считают, что это изречение – дань благодарности Волкова отчиму, Федору Васильевичу Полушкину, в знак памяти его. Авторство тоже приписывается Федору Волкову. Однако строки эти не придуманы Волковым или его друзьями,  не вымышлены им, а взяты, заимствованы  из Псалтири, а именно – из ее 131–го Псалма.  Избрал этот афоризм, скорее всего, сам Федор Григорьевич, хорошо знавший тексты  Псалмов.

И здесь нас ждет неожиданное открытие.

В Псалме 131 читаем:  СЕЙ ПОКОЙ МОЙ ВО ВЕКИ ВЕКОВ…. 

А в храме, на фризе – СЕЙ ПОКЛОН МОЙ ВО ВЕКИ ВЕКОВ….

Где же истина: Вечный ПОКЛОН  или вечный ПОКОЙ? 

Может быть, исследователи ошиблись, и надпись прочли ошибочно?  Перечитываем снова и снова, непосредственно в храме. Витиеватая вязь церковно–славянского шрифта.  Каллиграфически выведенными, изящными прописными буквами написано:  СЕЙ  ПОКЛОНЪ МОЙ ВО ВЕКИ ВЕКОВЪ.…   Значит, кто–то изменил смысловые акценты всей фразы! И этот «кто–то», безусловно, был сам Федор Григорьевич Волков.

Разумеется, Волков  знал, что Псалмы разнообразны – скорбные, благодарственные, молитвенные, это  собрание афоризмов, духовных песнопений, поучений, наставлений, разных по своему характеру..

Волков заменяет скорбное Покой на  благодарственно–молитвенное Поклон… Есть здесь одна тонкость, касающаяся личностного, авторского начала. Когда человек в храме читает: «Сей Покой мой во веки веков… зде вселяхося», вряд ли он относит слово Покой к себе,  он   слышит утешительные слова Того, кто нашел упокоение в пределах храма.  Волков слышит умиротворяющий голос Отца –  «Зде  вселяхося мой дух…»  «Здесь я обрел вечный покой,  и здесь навсегда поселился мой дух…(обрел вечную обитель)».  Федор Григорьевич изменяет только одно слово. От этой перемены резко меняется смысл речи.  СЕЙ  ПОКЛОНЪ  МОЙ –… Поклон в церковном смысле – благодарение  Сына, поклон Сына Отцу, что соответствует сюжету Евхаристии. И  фраза «Здесь Вселяхося яко Изволихъ…»  звучит иначе, приобретает другое содержание. Теперь мы слышим Голос того, кто приносит благодарность  Отцу и кто отдает Поклон.  Еще более важно, что в пространство храма  вселяется и начинает в нем жить Сыновняя  апостольская Душа. По Высшему изволению,  принявшая  заветы Отца  как Путь, Истину и Жизнь.  Эта душа жива не только памятью о прошедшем, но  «взыскует грядущего».

Не менее важна буква И – она стоит отдельно, в конце фразы – ЯКО ИЗВОЛИХЪ  И.

Сегодняшние исследователи, приводя надпись, пишут ее в современной орфографии, и, что удивительно, слитно –  ИЗВОЛИХИ  (без буквы ер –Ъ – после изволихъ)…  Яко (как),  изволихъ – то есть,  как повелел И….  изволил, повелел, наказал.  Буква И – Иже, числовой смысл которой – 10 – означал Божественное совершенство, упорядоченность и завершенность. Вся фраза получает завершение – как изволил и повелел  Ты, Всевышний….«И не в поклонении Христу здесь окончательная и высшая цель, а в неразрыв­ном и неслиянном с Ним соединении», – читаем у Евгения Трубецкого [2] .

ДУХОВНЫЙ АВТОПОРТРЕТ 

Слово «обретение» кажется единственно верным, когда думаешь об автопортретном сходстве апостола на царских вратах с Федором Волковым. Атрибутируя сходство изображения молодого апостола в левой группе на царских вратах с юным Федором Волковым, мы  можем предполагать автопортретное сходство гипотетически, опираясь на некоторые косвенные источники. По крайней мере, мы можем уверенно говорить о духовном автопортрете создателя российского театра. Напомним,  что из 15 портретов Волкова,  представленных на ярославской выставке 1900 года к 150–летию Русского театра,  до наших дней дошли единицы. 

Скульптурное изображение Ангела Великого Совета   в храме Николы Надеина – обретение начала XXI века. Он не был опознан и осознан на протяжении двух с лишним столетий.

Призвание и служение апостольства Федор Григорьевич воспринимает как дар. Все христиане, так или иначе, причастны к этому незримому служению. Но все ли исповедуют его?  Всех ли можно именовать помазанными Духом?… Волков первым решил перенести служение, подобное апостольскому, в театр. Речь идет не о постановках духовных драм в недрах церкви. Апостольское служение в своей многогранной деятельности, а также в жанре духовной драмы явил Димитрий Ростовский. На драмах Димитрия Ростовского вырастал и возрастал Волков. Но Волков  перенес представления о высшей духовной сфере в светскую театральную среду. 

Вполне вероятно, что у Федора была своеобразная потребность в инициации. В храме осуществляются им поиски Отца, не утраченного отца своего детства, но отца, который был бы воплощением силы и мудрости, поиски того, с кем его объединяла бы вера и сила. И кто, как не отец, мог осуществить  эту надежду, если не успел осуществить ее при жизни? Юноша получает ответы на глубочайшие свои вопросы о себе самом от Отца. Чтит бесконечно Отца, благодарит его, и думает о своем апостольском служении не в храме,  а в миру. Возможность самоидентификации, разрешения своего кризисного состояния, обоюдоострую проблему, он осуществляет, ставя «Кающегося Грешника». Здесь нет диссонанса.

Как «вкусить мира и не утратить неба»? Он постоянно измеряет землю небом. Как передать это в сюжете, который он сотворил (а не сконструировал).   Даст ли отец подтверждение? Дадут ли его спутники благословение? Вот что они обсуждают, о чем спорят…. Отец оставляет его в какой–то момент наедине с молчанием,  и он прислушивается к самому себе….Это своего рода посвящение, благословение на инициацию, определение его самоидентификации.  Отец благословляет, зовет восстать против отпадения и смерти, и Сын приносит Отцу свое чистое благодарение.  

Это подвижнический путь Христа  быть Человеком, во всей полноте его назначения, призвания.  Он свершает здесь свое трудное восхождение, не помышляя о славе.  … Это таинство духовного преображения и служение, к которому становимся причастны мы все… Это сыновнее служение, сыновняя свобода. Человек стоит там, где поставил его Отец. Он должен служить жизни так же свято, как и Отец, жить той жизнью, какая была у Отца. Его назначение – достойно и праведно  пребывать в Духе и Истине. Евхаристия – это не только благодарение. Это причастие Отцу и его делу. И величайший дар  – возможность  именовать Бога Отцом.

И тогда мы иначе и более глубоко и объемно понимаем  слова Михаила Щепкина, где трижды, как заклинание, произнесено: «Волкову, Волкову, Волкову всем мы обязаны!...»   Не случайно,  именно Щепкин сравнит театр с храмом –  если служение высшим началам принято и исповедано, то ты принят и небом… Будучи знанием Отца, благодарение всякий раз – это и узнавание мира.  Ведь смысл человеческих дел на земле – в  растворении себя для людей.

«Жизнь ведь тоже только миг, Только растворенье  Нас самих во всех других  Как бы им в даренье…»

Выпуск май 2015

Copyright PostKlau © 2015