Журнал "PostKlau"

Чехов советовал Мейерхольду не быть неврастеником в роли нервного героя. «Теперь о нервности — пишет Чехов. — не следует подчеркивать нервности, чтобы невропатологическая натура не заслонила, не поработила того, что важнее: одинокости, той самой одинокости, которую испытывают только высокие, притом здоровые  "в высшем значении”, организации».

         Чехов хочет создать противовес влиянию Станиславского.

         «Я знаю, Константин Сергеевич будет настаивать на этой излишней нервности, он отнесется к ней преувеличенно, но вы не уступайте; красотами и силою голоса и речи не жертвуйте такой мелочи, как акцент, не жертвуйте, ибо раздражение, в самом деле, есть только деталь и мелочь».[12. C. 274-275]       Влияние Станиславского оказалось сильнее. Мейерхольд сыграл роль Иоганнеса Фокерата с преувеличением невропатологических свойств натуры.

А. П. Чехов - О. Л. Книппер

2 янв. 1900 [Ялта]

         "...Я Мейерхольду писал и убеждал в письме не быть резким в изображении нервного человека. Ведь громадное большинство людей нервно, большинство страдает, меньшинство чувствует острую боль, но где - на улицах и в домах - Вы видите мечущихся, скачущих, хватающих себя за голову? Страдания выражать надо так, как они выражаются в жизни, т.е. не ногами и не руками, а тоном, взглядом; не жестикуляцией, а грацией. Тонкие душевные движения, присущие интеллигентным людям, и внешним образом нужно выражать тонко. Вы скажете: условия сцены. Никакие условия не допускают лжи".   [13. C. 137]

    «…Хочется кипеть, бурлить, чтобы создавать, не только разрушать, создавать, разрушая. Теперь кризис. Самый опасный момент. И остро развитое сознание, сомнения, колебания….  Страдал и страдаю. Все, на что только намекнул в письме, конечно, помогало моему творчеству.

    Мое творчество - отпечаток смуты современности. Впереди новое творчество, потому что новая жизнь. Меня уже захватила новая волна…»

[ 8. С.77]

         "Как мало прожито, как много пережито!.." – начинает Мейерхольд свое письмо А. Н. Тихонову-Сереброву от 28 ноября 1901 г. [48] Он цитирует Надсона,   мотивы стихотворения которого совпадают с его мироощущением.  

 

Завеса сброшена: ни новых увлечений,
Ни тайн заманчивых, ни счастья впереди,
Покой оправданных и сбывшихся сомнений,
Мгла безнадежности в измученной груди...
Как мало прожито - как много пережито!
Надежды светлые, и юность, и любовь...
И все оплакано... осмеяно... забыто,
Погребено - и не воскреснет вновь! [9. C.68]

         Надсон насквозь риторичен, но близок Мейерхольду  беспощадными диагнозами любви-обмана, мишуры, маски, лживости, румян,  любви - не храма истины, о котором он мечтал, а кошмара и похмелья.

        

                                     

«БЛЕДНЫЙ МЕЙЕРХОЛЬД»

 Еще одна надпись на театральной фотографии

 

         Через три года  снова гастроли в Крыму, снова Севастополь.  Мейерхольд дарит Чехову свою фотографию, где он  - в любимой им роли Треплева в"Чайке". Надпись на фото:

"Бледный Мейерхольд - своему богу. Севастополь, знойные  дни 1903".

 

 

 

            «Молодой актер, сыгравший Треплева в «Чайке», постепенно и неотвратимо становился Треплевым в жизни. Он готов был уже воскликнуть: «Нужны новые формы…» Он их предчувствовал.. », - проницательно и весьма лаконично, не развивая эту тему, замечает Константин Рудницкий.

         Мейерхольд даже писал как Треплев. И стиль у него был треплевский и чеховский одновременно.

         Писать и говорить о личном он мог только с одним человеком – с Антоном Павловичем Чеховым. В мае этого же года Мейерхольд пишет Чехову в Ялту:

         "Жизнь моя представляется мне продолжительным мучительным кризисом какой-то страшной затяжной болезни. И я только жду и жду, когда этот кризис разрешится, так или иначе... Мне кажется, будто что-то стоит за дверью и ждет своего часа, чтобы войти и перевернуть всю мою жизнь. Я бледнею с каждым днем все больше и больше,  и жду, жду, жду..." (курсив мой.- М.В.)  [9.  С. 218]  «Бледный» - это Треплев с его литературными штампами. «Бледное лицо, обрамленное темными волосами…»  «Афиша на заборе гласила..» Эпитет  «Бледный» - уже был общим местом, шаблоном, многократно осмеянным Валерием Брюсовым. Стихотворение «Юному поэту» (1896)  «Юноша бледный, со взором горящим…..» явно было обращено к еще неизвестному публике Треплеву и к таким юношам, как Треплев. Строчки были на устах у всех, имеющих хоть какое-то отношение к искусству и поэзии!

Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета:
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее - область поэта.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему, безраздумно, бесцельно.
Юноша бледный со взором смущенным!
Если ты примешь моих три завета,
Молча паду я бойцом побежденным,
Зная, что в мире оставлю поэта.
                                                     1896    

Брюсов намеренно затемнял смыслы своего стихотворения «Юному поэту», который многие читатели наивно приняли за программу, за эстетический манифест  символизма.  Брюсов надеялся на понимающего читателя.  Заветы «никому не сочувствовать»,  беспредельно полюбить только самого себя, находиться выше презренной и тупой толпы – отрешиться от живой жизни, безусловно, смущают юного поэта, внутренне оспаривающего позицию автора «манифеста».  Брюсов не остановился на ироническом «Юноша бледный..» Он вскоре поразил читающую публику своим парадоксальным одностишием. «О, закрой свои бледные ноги!» («а то простудишься», - саркастически замечал в ответ на это одностишие Владимир Соловьев).  Когда «лицо» заменяют «ногами», приговор декадентской ментальности вынесен и диагноз поставлен.

         Отсюда и возник в надписи на фотографии, адресованной Чехову, иронический «бледный Мейерхольд».  Всеволод Эмильевич явно соотносил себя с персонажем брюсовского стихотворения, это он был еще совсем недавно - «юношей бледным со взором горящим». Это его афиши на заборе «гласили», это его «бледное лицо, обрамленное темными волосами», не давало ему покоя, будоража вечным вопросом о штампах, рутине в

 

                         Мейерхольд – Клоун. «Акробаты». 1903.

 

искусстве, необходимости новых форм  и новизны художественных образов. Это ему следовало бы закрыть и бледное лицо, и бледные ноги…

         В  дневниках Мейерхольда  мы находим попытки заняться литературным творчеством. Как и Треплев,  он чувствует себя молодым писателем, пишет прозу, но еще и стихи.  Не случайно, вскоре таким близким станет ему «Балаганчик» Блока, где сильный Арлекин украдет у  Пьеро  его Коломбину. Коломбина окажется бледной картонной невестой, однако,  бледной, как сама Смерть….И Пьеро закричит, обращаясь к публике: «Помогите! Истекаю я клюквенным соком!» - и это будет куда острее и пронзительнее  воздействовать на публику, нежели бы герой истекал кровью…  «Лицо дневное Арлекина еще бледней, чем лик Пьеро…» (Александр Блок. «Балаган»)  

Продолжение следует...

Фотоматериалы предоставлены автором