Мнения:

Владимир Дианов: 

О том, как отличить фальшивую картину от подлинной, рассказывает известный российский коллекционер Валерий Александрович Дудаков. В принципе, все эти заповеди искусствоведам и собирателям давно известны, но повторить, я думаю, − не грех. Ибо, в данном случае, ситуация почти такая же, как с правилами дорожного движения − все их знают, но чаще всего надеются на авось. А зря.

 Ольга Несмеянова:

Если бы в наше время существовал на уровне официально признанных специалистов человек, способный выявить подделку, то многие из них были бы выявлены. Однако, мы видим, что этого не происходит по разным причинам, что все наоборот -  происходят суды над специалистами  самого высокого уровня сознательно или по неведению не способных отличить подделку. Таких случаев(особенно, не выявленных) - ТЬМА! Коллекционер в наше время это в первую очередь удачливый коммерсант,личность, обладающая даром внушения, суггестией,и,конечно, знаток всего того,что надо учесть, чтобы  мифическая художественная ценность стала реальным капиталом. Да, это знаток, но все же предостерегла бы от безоглядного доверия словам таких людей - в них столько же не только субъективного, как и у дилетантов, но и намеренного - с целью создать нужное им мнение, пусть даже и вводя в заблуждение доверчивых. А утверждение,что произведение авангарда легче копировать, чем академическое говорит само за себя и за  уровень такого знаточества. А про радиоуглеродный анализ он, похоже, вообще не понимает о чем говорит. Хотя, безусловно,мнение такого человека знать и полезно, и интересно. Кстати, я не нашла в сети в Википедии(скажем) никаких данных на Дудакова, там нет его биографии. Только некоторые упоминания в блогах и "желтоватой" прессе. У меня сразу пропало доверие как к такому консультанту Sotheby's, так и к нынешнему уровню этого аукциона, привлекающего консультантов с закрытой биографией

Валерий Дудаков

                          Как выявить подделку?

Провенанс. Поскольку изготовление произведений авангардного искусства не представляет такой сложности, как подделка произведений, скажем, классицизма или романтизма, первый принцип определения подлинности картины — это изучение провенанса, ее происхождения. История владения в идеале должна быть отслежена от момента создания до современного ее бытования: все движение через владельцев, коллекционеров или музеи, включая все выставки, публикации, пересылки и прочие перипетии. Есть ли упоминание картины у автора, зарисовки в дневниках, как, например, у многих художников, связанных с «Бубновым валетом», с кругом аналитического искусства или с филоновской школой

Конечно, бывают случаи сочинительства провенансов. Именно поэтому коллекционеры или исследователи и разыскивают информацию о произведении среди друзей или знакомых родственников художника, у которых могла находиться работа, читают мемуары, работают в архивах. Бывали случаи, когда путем таких бесконечных розысков и расспросов удавалось, например, установить, что вещь, которую предлагают купить, находится вовсе не у продавца, а в музейном запаснике. В конце восьмидесятых — начале девяностых годов эта исследовательская часть была особенно детективной и даже опасной. Розыски могут длиться годами. В моей собственной практике была такая история: у известного коллекционера Анатолия Смолянникова я приобрел прекрасную работу, которая была обозначена как работа Бориса Григорьева, хотя подпись как таковая у нее отсутствовала. (У нас, коллекционеров, есть шутливое выражение: «Несмотря на подпись, вещь настоящая».) На картине изображена парочка на скамейке в довольно пикантной ситуации, впрочем одетая — на дамочке красный шейный платок, типа пионерского. Прошло несколько лет, у меня появились другие работы Григорьева, я лучше его понял, и этот галстук все не давал мне покоя: я сообразил, что не мог Григорьев написать такой платок, в его стилистике этого не существует. И только через семь лет мне удалось разыскать рисунок другого художника, который к этой вещи подходил, — ярчайшего художника Сигизмунда Видберга. Они очень близки по технике: та же брутальность, играющая мрачноватая темнота с яркими вспыхивающими красками. А все из-за одного лишь галстука, который мне показался странным для Бориса Григорьева, не имевшего никакого отношения к советской эстетике.

Стилистическое чувство искусствоведа. Есть понятие «знаточество». Знатоки — это, прежде всего, люди, которые работают в музеях с эталонами, или специалисты, которые составляют так называемые каталоги-резоне, или авторы монографий. При этом они могут не быть экспертами в прямом смысле слова, но могут давать экспертные заключения (как, например, делал Глеб Геннадьевич Поспелов — автор исследования о «Бубновом валете»). Именно эти люди, долго аналитически исследуя какую-либо тему, чувствуют форму мысли того или иного художника. Потому что написать работу Поповой, или Удальцовой, или какого-нибудь супрематиста-ученика витебской школы легко, а вот понять их способ мышления — нет. Знаточество часто было свойственно и собирателям, поскольку, во-первых, они часто сами являлись художниками (как Илья Семенович Остроухов, Игорь Эммануилович Грабарь, Виктор Никитич Лазарев). Кроме того, знатоки-коллекционеры отвечали своими деньгами за то, что собирали, и поэтому право на ошибку имели минимальное. Они, как правило, и обладали таким «абсолютным глазом».

Сравнительный анализ. Примерно с 1918 по 1923 год левые художники имели подавляющую власть и могли не только «терроризировать» художников классической школы вроде Коровина или братьев Маковских, но и в большом количестве покупать в музейный фонд собственные работы. Поэтому обычно через месяц-полтора после написания картина поступала в музейное собрание с инвентарным номером, авторским указанием происхождения. И теперь малоизвестные произведения можно сравнивать с этими эталонами, находящимися в музеях (скажем, картины, поступившие в Институт художественной культуры или Санкт-Петербургскую академию художеств). Это особенно подходит для таких художников, как Владимир Татлин или Любовь Попова, поскольку момент между созданием вещи и передачей ее на инвентаризацию в музей был совершенно краткий, от нескольких недель до месяца. Более того, такие работы обязательно имеют описания — при каких обстоятельствах были созданы и переданы или проданы в музей.

Химико-технологический анализ. Возможность такого анализа связана с тем, что материалы — краски и холсты, которые использовали художники начала XX века (сложнее с бумагой, акварелью, темперой и гуашью), — появлялись и использовались в строго определенный период времени. Особенно масляная краска: определенная умбра, киноварь, зеленая краска, белила появлялись не раньше конкретного периода. Знания о материалах позволяют определять время написания картины. Однако поскольку практически любое произведение старше 70–80 лет раньше или позже подвергалось реставрации, при анализе вероятна ошибка. Поэтому соскобы делаются в разных местах полотна, и в целом химико-технологический анализ может дать объективный результат. Кроме того, давно используются ультрафиолет, инфракрасное излучение и рентген, которые дают возможность увидеть подмалевок. В том числе и поддельные подписи, которые хорошо распознаются: мало того, что свежая подпись не затекает в кракелюр, она к тому же светится под ультрафиолетовой лампой. Но все технические способы не дают абсолютного знания. Как, например, сравнительно новый радиоуглеродный анализ, смысл которого заключался в том, что после атомных взрывов в Хиросиме и Нагасаки определенным образом поменялся состав всех элементов на земле и что теперь можно точно определить дату производства чего бы то ни было — до сорок пятого года или после. Однако дальнейшие исследования показали, что этот метод может работать, только если проба находится в каком-то идеальном состоянии, не соприкасаясь с внешней средой».

Валерий Дудаков(из интервью) : "Первым же моим наставником был известный собиратель Яков Рубинштейн, благодаря которому я и освоил искусство обмена-обмана и коллекционирования-стяжательства… А что вы хотите? В советские времена коллекционеров считали обычными спекулянтами..."

Copyright PostKlau © 2016