Анатолий Казаков 

                                        Сохорово   Клавдии  Огородниковой 

 Старожилы вспоминают, и память их будет жить с ними, покуда сами они живы. Кто они, эти старожилы? Это наши с вами земляки, жители Братских деревень. Сколько бы мне ни приходилось разговаривать с ними, все, кто жил поблизости от речки Вихоревки, в один голос твердят, какая чистая и рыбная была эта сибирская кладовая, до боли родная Вихоревка.

 Шли годы, вырос город Братск, и промышленными предприятиями речка была загажена. Что ж, это участь всех городов России, ибо человеческая деятельность зачастую безжалостна к природе.

 Почему сделал такое предисловие, не знаю, но когда вышла моя  книга «Аналой», в нашем храме Преображения Господня  стали её читать. А повествуется в ней  о старшем нашем поколении. После одной из служб подошла прихожанка нашего храма Галина Григорьевна и сказала, что прочитала мою книгу, и робко проговорила, что маме её много лет, и она хочет мне поведать о своей жизни.  Стало быть, приспело время вспомнить и ещё об одной деревеньке нашей Братской вотчины...

 Родилась Клавдия Алексеевна Огородникова в 1922 году в деревне Сохорово, расположенной  вдоль речки Вихоревки, в восьми километрах от Кобляково.  Родители Клавдии Алексеевны, Огородников Алексей Фёдорович и Евдокия Георгиевна,  были родом из деревни Антоново, а войдя во взрослую жизнь, перебрались в Сохорово. Отец, по словам дочери, и бранного слова за всю свою жизнь не сказал, а когда Клавдия появилась на Божий свет, у них уже стоял крепкий дом, в котором и вырастили их, шестерых братьев и сестёр.

 В их маленькой деревушечке было всего – то шестнадцать домов, текла на ту пору чистейшая богатая рыбой Вихоревка, а земля, с избытком политая крестьянским потом, одаривала и тоже с избытком жителей деревеньки святым зерном.   До второго класса Клавдия училась у себя в деревне, потому как к ним  приехала из Алма - Аты учительница. Денег особо не было, но Клавдия запомнила, как приезжую учительницу деревенские жители подкармливали, деревенским ёдовом, но вскоре она уехала, и учить детей  стало некому. Приходилось ходить на учёбу  в Кобляково за восемь километров, бывало, что и отец подвозил на лошади.

  Видя моё удивление, Клавдия Алексеевна улыбнулась: « А чего нам было этих восемь километров, пробежим и не заметим, но зиму понятное дело я жила у тётки, бывало и до старого Братска ходили, только на следующий день ноги сильно болели». Родители Клавдии Алексей Фёдорович и Евдокия Георгиевна жили по тем временам зажиточно: имели и корову, и лошадь, но в тридцатом году в Сохорово организовали колхоз, и на каждого колхозника наложили твёрдое задание. Собрали мужиков, и те  возили своё зерно в Кобляково, а себе оставлять было нельзя. Клавдии было на ту пору восемь лет, но она хорошо помнит, что и у жителей   соседних деревень зерна, а стало быть и хлеба совсем не осталось, и отец Клавдии, каким – то чудом сохранив рожь, делился ею с земляками, приходившими к нему из окрестных деревень.

 Вернуть же этот долг им сердешным было нечем. И вскоре Алексей Фёдорович, жалея и выручая земляков самым дорогим продуктом, сам остался без зерна. Прибежала тогда к ним соседская  бабка Домна: « Чо есть – то будем, Фёдорович? Всё позагребали, заскоблили». И что было ответить ей сердешной Алексею Фёдоровичу...

 Но не все так безропотно подчинялись Советской власти, и Клавдия хорошо помнит, как в их деревню приезжала банда Серышева. Переночевав, они уехали в деревню Анчерково и, по слухам, убили мужика прямо возле плуга. Отношение к бандитам было у деревенских хорошее: ведь они  все были свои, деревенские, родственники. А когда произошла расправа над бандой, многие  их жалели, вовсе не считая их  бандитами, ведь гибли их родные отцы и сыновья. 

  Будучи ещё в сущности девчушкой выучилась ездить на коне и под присмотром отца самостоятельно боронила поле. Алексей Фёдорович, наблюдая за дочерью и давая наказы, тут же приготовлял к работе всю деревенскую утварь, рубил деревца, делал грабли, насаживал вилы, изготовлял верезнички. Клавдия же очень любила коней, и по сей день вспоминает она, как умирал у них в сарае молодой конь: бился и бился о стены, смотря на людей таким взглядом, что оторопь захватывала и старого и малого. 

На войну отца не забрали. Причиной тому была болезнь ног, и председатель Яков Егорович Московских  прямо сказал ему: « Мужиков нет, ходи в лес, добывай зверя, мы будем тебе за это трудодни писать».  И Алексей Фёдорович добывал для всей деревни мясо, и во время войны ему и жене  были вручены медали «За доблестный труд».

 В деревне жили Бурнины, Огородниковы, Серышевы, Московских, Дубынины, Погодаевы, и многие, как это бывает в деревне, были родственниками.  Проучившись  до четвёртого класса в Кобляково, родители определили дочь на дальнейшую учёбу в старый Братск. Старший брат Семён  уже жил там и снимал у одной бабушки жильё, та бабушка по причине своей старости и научила Клавдию печь хлеб.

 Вот как говорит об этом сама Клавдия: « Брат мой всех друзей, товарищей принимал, зверя они добывали, надо ж было выживать. Хозяйка квартиры очень старенькая бабушка, всплеснула руками, как дескать я успею хлеб на всех испечь? Говорит, учись, девка, пора тебе приспела. Вот и пекла я да всех обстирывала. Это сейчас у людей одёжи полно, а раньше – то одна перемыха и всё». Не удержался, хоть и догадался, но всё равно спросил: «Что такое перемыха?» В ответ смущённая  улыбка: «Ну это раз одежду переменить, это я так уж по - деревенски».

 Шло время, росла  Клавдия. А когда однажды получила по немецкому языку две двойки, в школу больше не пошла. Брат в то время был в командировке, ругать, что оставила школу, было некому, и она отправилась искать работу.  Устроилась  в Заготзерно: сначала пригласили в бухгалтерию, но страх, что придётся иметь дело с деньгами, остановил её, и она стала секретарём. К тому времени, закончив семь классов, переписывала за начальство все бумаги, недоумевая от того, что у них был  неразборчивый почерк. Вернувшись из командировки, брат, конечно, поругал сестру, но она так и не бросила  работу. 

  Началась самая страшная за всю историю человечества Великая Отечественная война. Деревня Сохорово была невелика, забрали всего только нескольких мужиков. К тому времени Клавдии шёл семнадцатый год, была она, как сама говорит,  небоязливой, и это воистину подтверждает  то, что выучившись на клёпальщицу, стала с сентября 1941 года, фактически с самого начала войны, работать на Иркутском авиационном заводе. 

Пугало одно её, сердешную: как бы не прознали, что её родственники были в банде Серышева.  Ей  наказывали родные, чтобы ни в коем случае ни с кем  даже в разговоре не вела речь о банде, но, слава Богу, всё обошлось. А до этого она ждала вызова на завод и жила в родном Сохорово.  Когда  же  пришёл вызов, добраться до Иркутска было действительно очень сложно. На водном транспорте возили солдат, да и те по четыре дня добирались до Иркутска. И  Клавдия,  добравшись до Братска, уже опаздывала: ведь ей, чтобы работать клёпальщицей, на которую она проучилась две недели, предстояло ещё сдать экзамены. Договорились ехать на бортовой машине, на которой везли двенадцать  заключенных. Так с заключенными и милиционерами Клавдия добралась до Куйтуна. Вот как она об этом вспоминает: « Мне в дорогу тятя с мамой куль с мукой дали  ( куль с мукой на ту пору весил 70 килограммов) да сверху ещё  сухарями, пирогами, шаньгами всё  обложили. К мешку этому тятя лямки пришил, а его я и с места сдвинуть не могу, к тому же ещё чемодан, а к нему зимнее пальто, подушка, валенки прикручены. Когда остановились, женщины, что со мной ехали, быстро ушли на постой, а я соскочила и тоже пошла. Останавливает меня шофёр и говорит: « Ты куда, девка, пошла? А Вещи?». Я ему отвечаю: « А пусть в машине остаются. Загнал он меня наверх, с надсадой, конечно, спустила я вещи вниз, он помог дотащить мне их до места ночёвки, удивляясь, как же я буду добираться дальше. Утром заключённых в машине уже не было. Подъезжаем к Тулуну, видим идёт поезд, а одна женщина, что с нами ехала, сказала, что на нём мы поедем в Иркутск. Нашлись добрые люди, помогли затащить мне вещи в поезд. Продвинулась кое -  как, села, а соседи – то и говорят: « Девушка, вы вещи свои рассовывайте, чтобы их не было, пойдёт ревизор и на первой остановке вас ссадит, а у меня ещё туеса с вареньем да яйцами. Тут мне все взялись помогать, всё с грехом пополам попрятали, и тут же заходит ревизор. « Где, - спрашивает, - ваши вещи?» Но тут за меня мужик вступился:  « Какое вам, - говорит, - дело до чужих вещей? Так вот меня люди и спасли».

 Добравшись до Иркутска и стаскав с помощью добрых людей  свои вещи на перрон, стояла Клавдия под моросящим дождём и размышляла, как ей быть дальше. Подошла одна женщина  и сказала, что ей надо брать такси, но не знала та женщина, что Клавдия и слово – то такое никогда не слыхивала.  Удивлённо посмотрев на дикарку, женщина ушла. Подошёл парень, сказал, что он из Улан Удэ, вчера подгулял и его обчистили и что у него нечего даже закурить. Парень предложил свою помощь и, нагрузившись тяжеленным скарбом, они поплелись.  Когда переходили мост через Ангару, совсем обессилели. Услышав свисток милиционера, оповещающий о том, что они  задерживают движение, еле - еле они всё же одолели преграду.  Шли путники по улицам Ленина, Доронина, отдыхали и дошли до дома с перекошенными воротами, там жил мамин брат.

 Вот как рассказывает об этом Клавдия Алексеевна: « Там, чтобы подойти к дому, был двор, было метров двадцать до самого – то дома. Помощник мой и говорит: « Ты иди, а я послежу за вещами». Я ему говорю: « Ты сам иди, а я покараулю». Подошёл он к дому, у которого уж окна стали в землю врастать, постучал, выглянула тётка, все  обрадовались, удивились, конечно, поклаже, как мол ты, девка, этакое допёрла. Дала я парню этому три рубля, а тётка распорола мешок и дала ему рыбного пирога, сказал тот «спасибо» да и ушёл.  Тётка всё попрекала меня, что де мало дала денег, а я разве знала цены – то городские, ведь у нас в деревне три рубля считалось большими деньгами, я и по сю пору твержу, спасибо тебе, добрый парень».

  Выживали в ту лихую годину, как это зачастую бывало на Руси, кто как мог. Поехала дядина жена, у которого теперь жила Клавдия, продавать табак на водном транспорте, да за спекуляцию её и посадили.  Наваривала тогда Клава ведёрный чугун хлёбова в русской печи, а  после, когда всё остывало, вытаскивала в сени, придёт с работы, топориком ковырнёт ледышку суповую, и в чашку её разогревать.  Так вот им с дядькой  на неделю хватало, ибо шибко готовить времени небыло,  и везде, где бы ни приходилось ей сердешной жить в Иркутске, то в обязательном порядке помогала хозяевам, так было принято у деревенских. 

               

  Мы сидели сейчас в квартире её дочери, и когда нам принесли чай, а к нему мочёные яблоки ( прям как в старину), Клавдия Алексеевна, лишь немного пригубив напиток,  ничего есть не стала, дочь на это лишь вздохнула, сказав, что она всегда вот так. Я же, довольно долгое время наблюдая за стариками, давно заметил в них такое действо жизни. 

  Конечно же понимаю, что годы берут своё, и конечно же слушаю нашу сибирскую замечательную клёпальщицу: « Бывало, соберёт начальник нас и говорит, чтобы домой не ходили. « Спите, - говорит, - девки,  у меня на диване». Так вот и бывало по три дня дома не бывали, кормили нас по тем временам нормально, выдавали каждому работающему по восемьсот граммов хлеба, но и работали в прямом смысле до упаду. Это не для красного словца, пойми, это просто так было, ведь мы выпускали по пять самолётов в день, как вынесли всё это, не знаю, но думаю, тятина закваска да молодость помогли». Жила теперь Клавдия у брата в бараке, а у того семья да близкие  тут же с ними жили. В бараке этом не было даже крыльца, что немного смущало её, приехавшую из деревни, где уж крыльцо - то имелось в каждой избе. И хоть удобствами барачную жизнь даже с огромной натяжкой назвать было нельзя, по деревенской своей самобытности, чуяла Клавдия, что стесняет брата, и конечно же делилась своим пайком с теми, где жила, а меж тем кроме хлеба давали ещё и крупы, и макароны.  Когда работали в ночь, то дополнительно помимо пайка выдавали ещё по сто граммов хлеба.  Но ночь заканчивалась, и наступал день, а днём снова заклёпка и цеховой  шум работающих станков.

 В 1942 году Клавдию вдруг вызывают к начальству.  Оробев, переступила кабинет, а ей вдруг: « Огородникова!  Вы же грамотная, мы вас с клёпальщиц забираем на склад, там все детали перепутали. Порядок можете навести? Там стеллажи большие и надо всё по порядку разложить, чтобы не искать». В одном только её родном цеху работало девятьсот человек, люди шли к ней, спрашивали те или иные детали. Она же, застудив напрочь руки от этих холодных деталей, терпеливо выискивала нужное и выдавала  и постепенно на многочисленных стеллажах наклеила таблички, но даже и с ними надо было держать в голове сотни и сотни деталей к самолётам.

  Однажды  пришёл  в цех начальник  Иван Андреевич  Губарев,  как и подобает начальнику и вдобавок  военному положению, был он суров, зашёл на склад и увидел Клавдию, читающую художественную литературу. Она, конечно же, обмерла от страха, он же, поинтересовавшись, что за книга, ушёл. На следующий день вызывают  её к Ивану Андреевичу  (вокруг за столом сидел весь начальствующий состав), и начальник сурово спросил: « Огородникова! Ты получала дефицитные детали!» Отвечаю: «Получала». «Где они?» Отвечаю: « У Харитонова, я ему как и положено выдала». Начальник попросил Клавдию выйти из кабинета, а едва за ней закрылась дверь, все сидящие в приёмной услышали отборный мат, но Харитонов стал отказываться. И Клавдия на всю жизнь запомнит те слова, что сказал Иван Андреевич: « Что ты врёшь? Я той девчонке верю больше, чем тебе, она никогда не обманет». Детали нашлись, оказалось, что они уже были в работе, и пять только что собранных самолётов готовили к отправке на фронт. За отличную работу ей вручили медаль « За доблестный труд». 

 Проработав без разгиба три года, Клавдии разрешили съездить в родное Сохорово повидаться с родными. Так на авиационном заводе Клавдия Алексеевна Огородникова проработала до 1952 года.  Барак, в котором они жили,  заселили пленными японцами, и теперь Клавдии пришлось искать новый угол.  Она  хорошо помнит, что японцы пытались поджечь завод, их уличили в преступлении, но не это даже её удивило: «Господи! Какие грязные они ходили, я и людей – то таких не видала, а им ведь выдавалось мыло». «Стучали они тогда людям в двери, пытались обменять мыло. Был у нас мальчишка  Кешка, выследил как – то мужика одного, где тот прятал рюкзак. Не обробел, пошёл в милицию. Когда проверили содержимое рюкзака,   поняли, что на территории завода работал диверсант. Кешке – то, помню, даже благодарность объявили».

  Мирная жизнь, которую ждали целую вечность, входила теперь в дома нашей Отчизны, и на авиационном заводе стали изготовлять железные кровати с никелированными шишечками, делали кастрюли, сковородки и далеко не сразу и не в друг  приходило людское понимание в каждую душу, что враг, слава Богу, разгромлен, а раз так, то  надобно отстраивать огромную нашу страну заново.

 Клавдия вышла замуж за Cкричевского Григория Павловича, родом он был с Украины, из Херсонской области из деревни Преображенка. Работал будущий муж на том же заводе, что и Клавдия, на  шихтовке.  Пришёл Григорий  уже второй раз к брату сватать его сестру, потому как Клавдию останавливало то, что собственно служит препятствием многим, не было своего угла. Но жизнь есть жизнь, страшная война была позади, и семья Клавдии с Григорием состоялась. В 1947 году это было, а в 48 родился сын Николай, в 53 дочь Галя, а в 57 появился на Божий свет Владимир.

 Было уже  жильё, выданное заводом, жили на втором этаже, срубили возле дома стайку, стали держать свиней, и наконец - то за долгие - долгие воистину тягостные годы вырастив поросят, досыта наелись свежинины. Жизнь есть жизнь, и в 1952 году они переезжают на Украину в деревню Преображенка.  С улыбкой вспоминает теперь Клавдия, что уезжая, продали железную кровать и радиолу - всё что на тот момент и нажили с Григорием.

 Но  в 1955 году приехали жить в строящийся Братск, нарезали участки под дома, и их с Григорием дом на 69 квартале в Гидростроителе  был построен первым. На ту пору реликтовый лес, в народе называемый бором, стоял везде: тут же валили лес, тут же и ставили дома. Когда шло строительство дома, Клавдия, как это было принято, варила нанятым плотникам еду, покупала папиросы и даже шкурила лес. Один строивший им дом мужик, видя, как трудится Клавдия, не удержался и вымолвил: « Ну ты завзятая».

 Плотницкий люд на ту пору, приехавший в Братск, был во многом деревенский, с самого детства приспособленный к работе. Потому – то и дома ставились со знанием дела, качественно, это подтверждает и то, что дома эти до сих пор стоят и радуют человеческий глаз своей долговечностью. Семейная жизнь есть семейная жизнь, несколько раз переезжали на Украину, а ведь там надобно было тоже всё обустроить. За этими переездами и обустроили они с Григорием несколько домов. Но тяга к Братску не отпускала, и они снова возвращались. Приходилось Клавдии Алексеевне работать и в военизированной охране, а перед самой пенсией грузчиком в седьмом магазине, вот как говорит об этом Клавдия Алексеевна: « Мешки – то тяжеленные, ну не такие, конечно, как в деревне, но всё одно тяжёлые. Натаскаешься, придёшь домой, икры на ногах все вспухнут, болят невыносимо, а что делать, до пенсии – то надобно дорабатывать. Пошла когда на пенсию, уж после только за колхозный стаж стали доплачивать». 

 В 1955 году деревня Сохорово как и многие деревни Братского района прекратила своё существование, кто – то, разобрав дом, переехал в Кобляково, кто – то в Буслайку, Алексеево, кто ещё куда. Главной же причиной этому явилось строительство Братской ГЭС,  потянулись люди на невиданную Великую стройку.  Где, кстати сказать, по тем временам хорошо платили и к тому же возводили новое жильё, но это другая часть нашей  истории.

 Теперь, по словам Клавдии Алексеевны, место, где была деревня, совсем не узнать: что – то  подмыло паводковыми водами да и самой речкой Вихоревкой, но деревенский погост стоит  на возвышенности в виде хребта, лежит на нём мама Клавдии Алексеевны, Евдокия Георгиевна Огородникова, умершая сразу после войны, в 1946 от дизентерии. Алексей Фёдорович пережил свою жену ненамного.  Прежде от непосильной крестьянской работы отказали ноги, и в 1953 году не стало и отца.

 Я уже было засобирался уходить, а Клавдия Алексеевна, вдруг оживившись, сказала: «Рушили когда церковь в старом Братске, заболела я желтухой. Народ – то наш сердобольный, кто что мог домой из храма несли, жалко ведь святыни – то. Так дядя мой на русскую печь церковные ризы и пояса  положил.  Лежала я вся больная на печи, грелась от пользительных кирпичиков  да на ризы всё эти глядела. Как же чудно, ведь батюшки в них облачаются. Запаривали мне овёс, морковь, даже вина, самогону давали - так лечили, а я всё на ризы глядела, легче мне тогда становилось и выздоровела».

 Все три брата этого замечательного человека воевали:  Старший Семён Алексеевич прошёл всю войну, воевал с бендеровцами, был ранен  и вернулся живым: имя среднего брата  Николая Алексеевича Огородникова,  геройски погибшего под Сталинградом, есть на главном обелиске города Братска:  младший брат Иван Алексеевич  был тяжело  ранен под Керчъю,  и командование отправило его на учёбу, стал  военным и дослужился до майора.   Деревенская родня, разбредшаяся волею жизни по Братскому району, даже будучи в дальнем колене, навещает знаменитую клёпальщицу,  так уж, слава Богу,  устроены деревенские жители. Каждый год дети Клавдии Алексеевны возят её на Сохоровский погост поклониться родителям, и это всё есть веяние нашей Отчизны в отдельно взятом человеке, доброе веяние...