Журнал "PostKlau"

                                                                  

- А совесть-то трудно соблюсти, рассуждал вслух Макар, сидящий на нарах. В камере было восемь человек. Нар же всего четыре. Отдыхали зэки по очереди. Но рассуждения Макара каким-то чудом заставило встрепенуться многих. Весь костлявый, в наколках сорокалетний Сергей, криво усмехнувшись, не стерпел:

- Ты че, Макар, совсем башкой одеревенел? Какая может быть совесть? Ты ж на зоне чалишься, арестант ты конченый! А ему совесть подавай! Во, горемыка, с катушек слетевший!

         Макар рос простым деревенским парнем и, отслужив в армии, устроился шофером в родной колхоз. Но вскоре, по известным всей стране событиям, все колхозы развалились. Кто сумел воровать, те еще как-то крутились. Макар же с отцом, матерью и сестренкой только за счет огорода и выживали. Скота держали все меньше из-за дорогого комбикорма. Хотелось Макару, как и всякому нормальному мужику, жену в дом привести, чтобы детишки были. Так уж заведено было, не нами, а нашими далекими русскими предками. Спиридон Васильевич, отец Макара, даже раз всплакнул, и, что удивительно, совсем трезвым был, а все одно слезы сами брызнули из много чего повидавших глаз:

- Господи, царь небесный, что творится-то на земле нашей, всю технику разворовали, скот под нож пустили, а дальше-то чего?

Макар отца понимал, но ведь жить то надо как-то продолжать.… Где и как точно все было, мало кто знал. Только посадили их троих деревенских, Кольку, Петра и Макара за воровство тракторов. Дивились после люди, ведь трактора-то эти совсем простаивали, не было горючки. Парни где-то добыли солярки, распахали поля, засеяли зерном и клевером. Известное дело – крестьянина завсегда к земле-матушке тянет. Не успели они урожай-то собрать, нежданно-негаданно хозяин на трактора отыскался. Вот уж ребята его уговаривали, и пол урожая предлагали – ничего не подействовало, по 5 лет всем троим дали. Хотели парни на вырученные с урожая деньги свадьбы себе справить, да вот вместо веселья тюрьма вышла. Тут наш закон сработал безотказно. Известное дело, за простых работяг кто заступится? И видя по телевизору и в самой жизни, как воруют миллионами и миллиардами, Спиридон Васильевич снова и снова смахивал с глаз слезы и говорил при этом:

- Во мать, видишь чего деется! Совсем, видно, правды на земле не осталось!

Мать же Макара – Степанида Михайловна Воложина в такие минуты уходила в спальню, затепливала огоньком лампадку, крестилась на иконы и плакала. Но так как была она верующим человеком, то знала, что надо терпеть и молиться, ибо на все Божья воля. «И не такое это простое понятие молиться за детей своих, эту веру так запросто не сковырнешь. Тут устои древнерусские крепко обозначены. А раз так, то еще постоим. Не сдадимся в полон врагу» - думала мать Макара. «Да и че, в самом деле расплакалась, лишь бы жив был кровинушка родненький.» - подвела итог своим думам русская женщина.

         Зона – она и есть зона. Много здесь судеб людских переламываются, да и то, сказать, а на воле то меньше разве? Сергею не терпелось вывезти Макара из терпения и он продолжал:

- Ну что ты там насчет совести-то калякал?

И упрямо, с выраженным ехидством, неустанно смотрел в глаза Макару:

- Ну а как, Серега, без нее, без совести-то? Мы ж хотели вырастить урожай, потом продать его, затем свадьбы справить. Совестно, конечно, за трактора, но ведь они же совсем брошенные стояли, мы их и подлатали.

Сергей не унимался, будто бес в него вселился:

- Ну давай, Макар, в карты сыграем!

- Не умею я.

- Как, не умеешь в дурака?

- И в дурака не умею.

Широко открыв глаза, зэк почти выкрикнул:

- Так не бывает! Чтоб даже в дурачка не умел! Не хочешь играть, так и скажи! А то мурочку пестришь тут.

По сравнению с Сергеем, Макар внешне не выдавал никакой раздражительности, да и внутри у него все оставалось на своих местах. И спокойствие это у деревенских мужиков вырабатывалось веками. Некогда им, хлеборобам, было отвлекаться на всякую мелочь. Им денно и нощно нужно было думать о хлебе насущном, а эта дума завсегда главнее всего на свете. Поэтому наверно Макар очень спокойно, даже с какой-то усталостью в голосе, отвечал:

- Говорил не умею, значит не умею. Мне когда было этим заниматься? Это у вас в городе забава эта живет,  а у нас каждый день нужно думать, что скотине дать поисть. С утра и до ночи робим – вот она деревенская жизнь, иначе не выживешь, так что не обессудь, Сергей.

Совсем взбеленился исколотый наколками зэк и заорал:

- Обращаюсь к старшему по камере, Паша разреши, я ему грудь отобью!

Шуга же на это лишь улыбнулся:

- Эх дурак ты, Серега, и есть дурак! Он ведь кто? – Хлебороб. Он с богом на ты разговаривает. Погляди на его кувалды, если он ими хошь на половину воспользуется, то ты дух испустишь!

И тяжело взглянув на Сергея, сказал:

- Все, ша!

И совсем было не известно, откуда у старого зэка, Павла Ивановича Шуги, появилось вдруг такое отношение к деревенскому парню. Отхлебнув чифиру, Шуга вдруг немного разговорился:

- Я к деревенским по-особому отношусь.  Не ко всем конечно, но по-особому. Василий Макарович Шукшин тоже деревенский был. И вот надо ж такому случиться – и в тюрьме не сидел, а какую картину снял! Таких фильмов, как «Калина красная», редко кому удается сделать. А он сумел. Ты, Макар, когда вернешься в свою деревню, тоже наверное с березками, как Макарыч здороваться будешь.

Макар, о чем-то думавши, медленно, но уверенно отвечал:

- Не без этого, конечно. Дома-то – в деревне, с природой, все время о чем-нибудь поговоришь. Да в деревне и нельзя без этого, кругом тишина первозданная. А тебе, потому как ты человек, выговориться охота. Живет такая потребность в человеке.

Павел Шуга продолжал:

- Смотрю я на тебя, Макар, и удивляюсь. Весь мир за эти последние годы перевернулся. Да и на зоне много чего поменялось, а ты по своей тропе идешь, особая, стало быть, у тебя порода.

Павлу было уже за шестьдесят, и отхлебнув еще немного чифирчику, он заново продолжил свои размышления:

- Да, повидал я таких как ты, Макар. Для вас и солнышко по-особому светит. И вот, что самое главное – чего бы с вами не случилось, такие как ты все равно будут веровать в совесть. Я отсидел по тюрьмам, в общем, если брать, уже лет тридцать и думаю так: если и терпит нас грешных Господь Бог на земле, то за ради таких как ты, Макар.

И пристально взглянув Макару в глаза, Шуга спросил:

- А что будешь делать, когда отсидишь? В колхозе твоем вряд ли работенка появилась.

Воложин помедлил с ответом, но постепенно и уверенно начал говорить:

- Вернусь домой. С района до деревни пешком пойду. Надышаться травами хочу. Окину взглядом родимую сторонушку. Сяду у речки, птичек послушаю. Очень я люблю вечерком, когда солнышко не печет, травушки покосить, а потом скупнуться в речке нашей. Только все одно – сначала отдышусь возле деревни, а потом пойду на поклон к родителям.

Сергей опять не сдержался:

- А если зимой отпустят, здесь весь всякое бывает?

Макар нисколько не растерялся:

- Если зимой, то пока с горы нашей, где церковь красуется, не съеду, домой не заявлюсь.

Шуга зыркнул на Сергея:

- Понял теперь, али нет? Таких как он ничем не проймешь. Я на полном серьезе говорю, что Бог нас только из-за таких как Макар на Земле терпит.

В камере вдруг воцарилась тишина. Все восемь зэков думали о своем, и далеко не каждый думал о совести, но над словами зэка Шуги думал каждый…

 

 В качестве иллюстрациии использовано изображение картины художника Гюрбюз Доган(Турция) "На свободу"

 Выпуск май-июнь 2019

Copyright PostKlau © 2019