Журнал "PostKlau"

                  Болгарский пленэр

                                                       (часть 5)

Утешения, которые можно получить с помощью религии, напоминают мне то, как дети, когда чего-то боятся, зажмуривают глаза и накрываются с головой одеялом.

Впрочем, не мне об этом судить.

 Как и у многих, в голове у меня винегрет из остатков полученных в институте знаний, строчек  когда-то жадно читаемых разнообразных книг, обрывков журнальных статей, от научно-популярных до глянцевых…

Как ни странно, некоторым спасением от мрачных мыслей является амбициозность и тщеславие. Пока пытаешься достигнуть чего-то, чего уже достигли другие, или – ещё лучше – кого-то переплюнуть, о смысле жизни не думаешь.

Думаешь другое: «Вот ужо я вас…! Всех победю…. Ох, как я вас всех победю… Побежу, побежду…», - и как-то не до смысла жизни становится.

Пока думаешь о том, что вот у Марь-Иванны что-то там есть, значит и мне надо. Сперва добуду это самое, потом подумаю: а на кой оно мне? Марь-Иванна в выставке участвует? – А я чем хуже?  Марь-Иванна за границу едет? – А я все сижу! 

Не до смысла жизни тем, кто тратит все силы на достижение более высокого общественного статуса, или хотя бы на добывание денег, чтоб купить что-нибудь престижное (разумеется, если уже не озабочен элементарным выживанием).

А что делать людям неамбициозным?

Есть известная формула:

Вырастил ли сына, посадил ли дерево, построил ли дом?  Хорошо, если да. А если нет? Что тогда? Или того хуже: сын - пьяница, внук – наркоман, деревья все засохли, а в построенном доме то крыша провалится, то канализацию прорвет.

*******

Внимательно наблюдая за Славиком, за тем как меняется выражение его лица во время серьёзной ли беседы, дурацкой ли болтовни, я по многим еле уловимым признакам догадалась, что его угнетает сознание собственной незначительности. И, хотя он сохранял телосложение и повадки молодого паренька, его по-настоящему зрелый возраст  уже не позволял, наверно, от тоскливых ощущений отмахнуться.

Я хорошо его понимала. Со мной нечто подобное произошло лет в сорок.

Случилось так.

Однажды в шесть утра радио, которое я накануне забыла выключить, разбудило меня громкой песней. Валерий Меладзе проорал мне прямо в мозг:

  Юных лет хмельная дева

  Помахала мне вослед,

  От меня к другому улетая.

  Годы пронеслись так скоро,

  Оглянуться не успел -

  Осень за окном седая.

Сон как рукой сняло, Я вскочила, пораженная смыслом слов. Это же про меня! Мне сорок лет! Чего я достигла? Неужели ничего? Ни богатства, ни славы, ни чувства глубокого морального удовлетворения от того, что делаешь то, ради чего родилась на свет!

...Срочно что-то предпринять! Поменять приоритеты! Перестать думать только о заработке и переключиться на мысли о Высоком! Написать Настоящие Картины, чтоб обязательно войти в историю искусства! Ещё вступить в союз художников и заиметь добрую репутацию в профессиональной среде! Пока не поздно! А то как станет «мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы», а время жизни-то потрачено, и  уже ничего не попишешь! 

Я лихорадочно начала наверстывать упущенное за прошедшие пятнадцать лет простого выживания, когда делала только то, что можно гарантированно продать. Стала пытаться писать  такие картины, которые одновременно и являлись бы данью богам живописи, и  могли бы принести мне признание в профессиональных кругах. По гамбургскому счёту, по самым высшим стандартам! Насколько была способна.

Пока дочка не выросла и не начала сама зарабатывать, выкраивать время на «чистое искусство» было трудно, приходилось совмещать «настоящее» творчество с творчеством, приносящим кой-какой доход: росписью матрёшек и прочих сувениров, рисованием портретов на Арбате и карикатур в журнале. Как-то я смогла…

Потом дочь институт закончила, и центр тяжести переместился на «самовыражение», а заказы я выполняла только если они сами откуда-то брались: всё-таки в предыдущие годы были наработаны некоторые связи. 

Ну что ж, за последнее время я настряпала немалое количество приличных полотен, вступила в несколько художественных союзов, удовлетворив тем свои социальные  инстинкты  и потребность в общении с коллегами. .В одном из объединений, самом несерьезном, меня даже выбрали председателем.

Кстати, оказалось, что вступить в любой союз художников, - дело техники. Куда-то – полегче, куда-то – потрудней… Не то, что в советское время. 

А, собственно, зачем надо быть его членом? 

В советское время  вхождение в Союз было равноценно получению сертификата, что ты - Настоящий Художник. Знавала одного коллегу, который пятнадцать раз вступить пытался, и только в шестнадцатый,  наконец, преуспел. 

Когда-то, при Сталине, изобразительное искусство было одним из мощных идеологических орудий.  Воздействие его  уступало по силе кинематографу, но свою лепту в воспитание масс вносило. Линии московского метро, построенные в те времена, изукрашенные росписями, мозаиками и скульптурами, – настоящая «библия для неграмотных»!  На художественных выставках демонстрировалось множество произведений, изображающих действительность, но не ту, которая была на самом деле, а мифологическую. Профессиональный уровень советских реалистов уступал   мастерству художников-академиков 19 века, но всё же был очень высок.

Идеологизированное искусство создавала "армия" Союза Художников. Попасть в её ряды было трудно,  отбор был строг, но зато, как известно по рассказам бывалых людей, уж те, кому посчастливилось стать его членами, пользовались всеми благами, которые дает поддержка государства:  имели мастерские и в дома творчества ездили за умеренную плату, и система государственных закупок произведений искусства существовала. А ещё они не были обязаны работать где-то каждый день по восемь часов, как другие граждане. А ещё могли в специальных ларьках по невысоким государственным ценам покупать хорошие кисти и краски, которые, как и все хорошие товары, в советское время были в дефиците.

Я бы сравнила наши творческие союзы со средневековыми цехами и гильдиями. Последние ведь выполняли двойную роль. С одной стороны, гарантировали потребителям высокое качество разнообразной продукции. С другой, играли роль ограничителя конкуренции. Ох, нелегко подмастерьям было выбиться в члены гильдии в те времена. Так же трудно было в советское время в союз вступить. И средства, предназначенные обществом на поддержание изобразительного искусства, доставались ограниченному количеству «творцов», а не распылялись между всеми живущими в стране художниками.

Лично мне всегда казалось несправедливым, что государство эксплуатирует рабочих и крестьян, на недоплаченные им деньги закупает у художников-членов союза картины и статуи и хранит их в каких-то загадочных фондах, а рабочим и крестьянам эти картины нафик не нужны, на выставки они не ходят.

Однако ничто не вечно… 

Время шло, менялись реалии. Поголовно грамотное население перестало быть таким внушаемым как в сталинское время. Важность живописи в плане внедрения полезной для государства идеологии, конечно, ослабевала. Но члены союза художником по-прежнему имели довольно много преимуществ перед остальными гражданами, начиная от права на лишние квадратные метры жилплощади и до возможности продавать свои работы в художественном салоне. 

Задули резкие ветра перемен, и положение Творческих союзов стало иным. С одной стороны, появился частный  рынок, с другой, государственная поддержка почти сошла на нет.

В наше время государство на нас, убогих, больше не тратится. А зачем? Воздействовать на сознание широких народных масс неизмеримо эффективнее через экран телевизора, да вот ещё и через интернет.  И теперь членство в Союзе художников приносит гораздо меньше выгоды. Выросла плата за мастерские, пусть и не до уровня «коммерческой цены», сохранившиеся дома творчества охотно принимают всех желающих, и стоимость проживания для профессионалов только чуть-чуть ниже. Да и вообще, порядки изменились.

Наверно, потому вступить в союз художников стало намного легче, и союзов этих появилось – как грибов после дождя! Правда, качество их разное…

Сохранившиеся с советских времён объединяют хороших профессиональных художников, и продолжают «держать марку»: и для участия в своих выставках, и в члены берут не всех. 

Во вновь образованные  входит много любителей. Между собой они различаются размеров вступительных и ежегодных взносов.  В объединении «Творец», где меня угораздило стать председателем, взнос почти символический – шестьсот рублей. А принимают туда практически всех желающих. А как же иначе, ведь взносы – главный источник финансирования. Если сильно привередничать при приёме новых членов, не на что будет фуршеты на открытиях устраивать.

Ну, и зачем вообще туда вступать? –  Чтобы выставляться в компании с другими художниками! Зачем выставляться, если кроме нас самих, на выставки никто не ходит?   

Помню первую выставку, в которой участвовала... Как я старалась выложиться на все сто, пиша для неё картины. На вернисаже стоял дым коромыслом, мои шедевры красовались на отличных местах, и я была уверена, что утром проснусь знаменитая... А после её закрытия, забирая работы, которые сразу стали казаться никчёмными и неказистыми, первый раз испытала тоскливую опустошенность.

С каждой новой экспозицией история повторялась: на открытии  - толпа народу, в основном сами художники, их друзья и родственники, в остальные дни – залы пусты. 

Так зачем же мы в них участвуем?

Чтобы почувствовать, что нас, таких, много?

Вот зачем дворяне ездили на балы? Для чего верующие ходят в церковь?

Полагаю, именно за этим. 

Тем не менее, количество выставок, в которых я поучаствовала, давно перевалило за вторую сотню. Теперь Светлана Петропавлова – пусть  негромкое, но все-таки имя. В историю мирового искусства еще не вошла, но репутация среди некоторого количества московских художников и искусствоведов у меня прочная. Короче, широко известна в узких кругах…

Я была вполне довольна тем, как развиваются события, чувствовала себя на своем месте; казалось, все мои способности находят применение. И только обрушившаяся на меня любовь показала ничтожность такого существования. Верите ли, иногда мне мерещилось, что захоти  «кумир мой», чтобы я  бросила живопись ради него, я бы это сделала! Ну, на какое-то время…

********** 

Имея подобный опыт, я и догадалась. что пришла очередь Славика испытать нечто похожее.

Он услышал тиканье часов собственной жизни, осознал, что может совершенно бесследно «исчезнуть с поверхности земли». Стал себя спрашивать, а чего же он достиг к пятидесяти годам? Достижений было маловато… Сравнение с друзьями и даже близкими родственниками оказывалось не в его пользу: они все были люди состоявшиеся, имели престижные профессии или мелкие начальственные должности. На худой конец владели каким-нибудь  редкостным ремеслом и были мастерами своего дела. И хотя предмет моего обожания умел быстро и хорошо развешивать картины, считать это великим жизненным достижением  готова была только я, а точнее, мне был безразличен его социальный статус. 

Думаю, Славику потребовалось срочно доказать себе и другим, что он тоже чего-то стоит.

Наверно поэтому он, скромный рядовой боец артфронта,  вдруг захотел поделиться с остальным человечеством тем, что казалось ему важным и интересным.

Он приехал из тура  по Кубе, полный впечатлений; распечатал отснятые во время путешествия фотки, вставил их в рамки и стал устраивать  выставки в таких местах, где их можно было проводить без больших затрат: в библиотеках и галереях на окраинах Москвы, идя по стопам нашего объединения. Я полагала, что все это должно помочь ему обрести уверенность в собственных силах, и старалась его в подобных начинаниях морально поддерживать. 

Ходила на все его выставки с энтузиазмом. Обсуждала с ним сюжеты и композицию снимков.

Хороши ли были его фотографии? Удалось ли ему создать настоящее "художественное фото" или уровень оставался любительским? Не знаю. Я не была способна оценивать их объективно. Это были ЕГО фотографии, и мою фантазию они будоражили.

Его первая «персоналка» состоялась в библиотеке имени Лопе де Вега. На открытие, совмещенное с  еженедельным музыкальным концертом, собрались жители  района, в основном пенсионерки.

Славик тогда прийти не смог, и заведующая попросила меня рассказать о выставке зрителям.

Я просто счастлива была! Собрав всю живость, поведала про Славикову поездку настолько красочно, насколько была способна. 

Закончила речь так: « Во время путешествий по миру удивительно бывает видеть различия между народами. Но самое прекрасное – это обнаружить общее, то, что народы сближает!» 

                     Этюд. Февраль, рассвет. Из окна. 2009

Зрители слушали превнимательно. А потом долго ходили по коридору, медленно скользя глазами по развешанным на стенах снимкам, вглядываясь в детали и переспрашивая у меня подробности

Я жалела, что не могу быть экскурсоводом на всех его выставках. 

Мне не требовалось делать над собой никакого усилия, чтобы встать на его точку зрения, напротив, фантазия сама устремлялась в путешествие по всем закоулкам внутри его картинок, но я боялась, что другие люди не смогут понять, как это хорошо и интересно, ведь они не слышали его рассказов и, главное, они, в отличие от меня, его не любили. 

Поэтому, когда Славик заикнулся, а не сопроводить ли ему экспонаты  краткими словесными пояснениями, я горячо эту идею поддержала!

- «Конечно, надо сопроводить! Такими короткими рассказиками! Слово дополнительно стимулирует воображение!»

- «Но я ведь не писатель!» - забоялся Славик.

- «А и не надо быть писателем! Вы же рассказывали мне по телефону все совсем простыми словами, а как ясно я  смогла все представить! Напишите так,  будто беседуете с другом за чашкой чая», - хоть мы общались уже долго, но почему-то не переходили на «ты» 

На его выставках рядом с фотографиями появились таблички  с текстом. Прочитав их, я была разочарована. Действительно, не писатель. Сухая информация, как будто добытая из каких-то справочников. Вместо доверительной разговорной интонации, которая так была бы мне мила,  безликие наукообразные слова. «Ну почему же по телефону он мог рассказывать хоть просто, но интересно, а написать не может?» –расстраивалась я.

Продолжение следует...

Использованы изображения картин Гаянэ Добровольской

 Выпуск март 2018