Гаянэ Добровольская

Болгарский пленэр
(часть 6)

Глава 4. Выставка в заведении

Однажды Славик позвонил мне возбужденный и рассказал, что он с одной своей знакомой (к которой я его уже не ревновала) где-то гулял; а потом они пили кофе в симпатичном литературном кафе и он увидел на стенах выставку фотографий; спросил у персонала, кто там у них всем этим заведует.

Ему указали на арт-директора, девушку по имени Лена.
И он с этой Леной договорился, что сначала там будет его фотовыставка.
А потом я смогу показать свои картины. Об этом он тоже договорился!
Он повторил несколько раз: «Вы сможете выставить свои картины! Я договорился.»

Поняли, в чем фишка? Он договорился, что у меня будет выставка!
ОН ДОГОВОРИЛСЯ!

Он, из кого когда-то не получился начальник, и который больше ни о чём таком даже не помышлял; привыкший чувствовать себя «маленьким человеком», от коего ничего не зависит; следующий, как правило, в чужом безопасном фарватере и не пытающийся проложить свой…
И вдруг – легко и непринуждённо совершил нечто экстраординарное: смог договориться, что в отличном людном месте в центре Москвы будет целая персональная выставка, к тому же бесплатная! И не только у него самого, но и у меня, серьёзной и немного известной художницы. О таком мечтают все!

До сих пор я была его работодателем, а значит, он был мне несколько обязан (хотя в разговорах с ним я всячески подчеркивала, как всем нам страшно повезло, что именно он развешивает наши картины). А теперь он становился для меня, ну, как бы благодетелем!

До этого только я старалась делать что-то для него; всё, что делал он, было, в общем-то, его работой. И вот - он смог сделать кое-что, притом столь важное, для меня!

Зазвучавшие в его голосе гордые нотки не услышал бы только глухой.

Осознав новость, я пришла в восторг, так как быстро сообразила, что с помощью этой выставки смогу развить наши с ним отношения.

Ход моих мыслей был следующий…
Напишу потрясающие картины.
Выставка получится невыразимо прекрасная!
Я продемонстрирую ему, что счастлива.
Славик несказанно обрадуется, что сделал меня счастливой, что он полезен и могуч.
Известно же: мы любим тех, кому делаем добро.
Он сделает меня счастливой и уж точно полюбит за это!
И наконец-то у нас с ним получится взаимная любовь!

Но даже если не получится, что ж, тогда это будет просто доброе дело. Ведь это поможет ему поверить в себя. Да и картины у меня останутся. А может быть, их даже купят в этом самом месте.

Ох, а подойду ли им мои работы, понравлюсь ли я арт-директору заведения?
Умру, но понравлюсь! Костьми лягу, но выставке – быть!

Решила: надо посмотреть, какой там интерьер.
Приехала под вечер в литературное кафе, в уютном московском переулке, в старинном доме с кирпичными сводами, взяла в баре бокал сока, села за столик и стала озираться окрест. Внизу, в полуподвальной части помещения было устроено нечто вроде библиотеки, и я слышала, как некий писатель читает свою книжку окружившим его слушателям. Чтиво было лёгкое и остроумное

За ближайшим ко мне столиком сидели молодые люди. Один – длинный и узкий, с русыми волосами, лицом похожий на Добролюбова. Другой – темноволосый, внешне – вылитый Раскольников. На столе возле них стояли чашки и красивый керамический чайничек. Добролюбов с Раскольниковым пили чай и тихонько беседовали.
За столиком поодаль расположилась публика посолиднее. Импозантные джентльмены, и с ними дама: немного в возрасте и в теле, но отнюдь не лишенная изящества и блеска
Ещё дальше мерцали ясными глазками две милых барышни . С подносиком неслышно прошел официант, стройный, с приятным лицом.

Короче, мне тут нравилось. Интересно было разглядывать посетителей, пытаться что-то про них угадать; и было немного грустно от сознания, что жизни наши не пересекутся, я ничего об этих людях не узнаю, не смогу воплотиться в их тела и не увижу мир их глазами.

Атмосфера показалась мне одновременно интеллигентной и приподнятой. Интерьер в стиле лофт... Темновато, правда. Висящие на слегка побеленных кирпичных стенах фотографии было не разглядеть.

Я задумалась: интерьер кафе – тёмен. Значит, картины должны быть очень яркие и очень светлые, радужные, тогда они будут светиться в полумраке.

Работ пять подходящих у меня имелось. В запасе был месяц. Я начала лихорадочно писать недостающие.

После посещения кафе и моих наблюдений за публикой симпатичного заведения, дело стало уже не только в завоевании Славика. Я про него как будто и забыла…

Мне представлялись влюбленные парочки: серьезные молодые люди с задумчивыми благородными лицами и кроткие девушки, свято верящие в возможность всяческих чудес и в неотвратимость Счастья... Я воображала, как они сидят за столиками , нежно воркуя, и когда в разговоре случается пауза, скользят глазами по картинам. И улыбаются, и находят нужные слова!

Как только я увидела мысленно конкретных адресатов своих полотен, моя фантазия забурлила!

И потому я выбрала самые романтичные сюжеты, раскопала на дне души нежные радостные чувства из того забытого времени, когда вера в грядущее немеряное счастье была неколебима, когда внутри постоянно звучала музыка: то розовые и голубые молнии сверкали в ритме буги-вуги , то шопеновские полонезы рассыпались искрами; чувства, казалось бы , давно утонувшие в болоте повседневности и осмеянные мерзкими химерами безжалостной реальности

***************
Это был подвиг во имя любви
Целый месяц я работала весь световой день, забросив остальные дела. За месяц выдала семь новых полотен, ярких и светлых.

В голове метались образы. Как они оттуда выбирались и оказывались на холстах? Не знаю. Описать творческий процесс не могу. Ведь компьютер не может рассказать, что происходит в его памяти.
Генератор любви вырабатывал энергию, маховик воображения крутился без устали.

Одну из картин было писать приятнее всего. Я вдохновлялась собственным этюдом , привезённым из недавнего путешествия.

Довелось наконец-то побывать во Франции, в пропитанном запахом пиний и прошитом памятью о Ван Гоге Провансе.

Приехали в чудесный город Арль.
На Юге Франции встречается много худощавых брюнетов, лицо Славика мерещилось мне на каждом углу, и всё вокруг казалось потому ещё милее.

Под вечер я отправилась с этюдником бродить по городу. Брела-брела, и набрела на замечательную улочку вблизи Терм Константина, античных развалин аж четвертого века нашей эры. Двух- и трёхэтажные дома вокруг также были ровесниками Терм; кирпичная кладка, сквозившая сквозь облупившуюся штукатурку, должно быть, помнила легионеров, получавших тут в собственность участки земли во времена римской империи.

Ещё не стемнело, но уличные фонари уже зажглись и светились ярче нежных угасающих красок неба. Сизые тени окутывали римские развалюхи. Я знала, что апартаменты в недрах этих древних руин роскошны, но с виду они производили впечатление облезлых трущоб. Да, именно так: снаружи – нечто вроде груды кирпича, а внутри, сразу за дверью без порога – дворец!

"Кафе в Арле", одна из шести картин, украденных в кафе "Билингва"

На углу стояло здание с голубыми ставнями на окнах, не выстроившихся ровными рядами, как окнам положено, а разбросанных по стене беспорядочно. На первом этаже был ресторанчик. В огромной витрине горели оранжевые лампы, освещавшие обычный для таких заведений интерьер и людей за столиками. Спиной к окну сидела белокурая женщина, её спутник – наоборот, лицом, было видно его оживлённую мимику.
Ах, как захотелось оказаться на месте этой парочки в компании со Славиком!

Разложив стремительно этюдник, я принялась лихорадочно писать. Темнело быстро. Стены домов стали голубее, потом синее, небо – бледнее, фонари ярче, а витрина ресторана – ярко-золотой. Я писала, пока было видно краски на палитре.
Этюд получился не ахти, слишком быстро стемнело, однако теперь, глядя на него, я легко вспомнила и чудесное место, и своё тогдашнее настроение.

Я старалась изо всех сил. Результатом трудов явилось полотно, на котором свет вечернего неба борется со светом фонарей, и призраки старинных зданий навевают грусть о несбывшемся. Но золотая витрина сияет как надежда, которая всё равно умрёт последней.

Вообще все картины вышли неплохо. И непостижимым образом в них была запрятана моя любовь, как солнечный свет в каменном угле.

Сама удивилась тому, какая симпатичная получилась выставка.

Мой герой помог мне её смонтировать и, казалось, испытывал тихую радость от дела рук своих.
Но в день открытия не пришел.
Неделя фитнеса и новая блузка оказались совершенно напрасными тратами. Море любви и обаяния, которое я припасала для Славика, пролилось тропическим ливнем на моих многочисленных друзей, явившихся на вернисаж.

Среди них были и старые товарищи, и новые, прочитавшие о выставке в Фэйсбук. С иными я уже долго общалась заочно, и вживую познакомилась только теперь. Мы пили текилу, не помню, чем закусывали, рассказывали что-то, каждый про себя; было непринужденно, мило, даже весело.

Придя с вернисажа, взбудораженная общением и действием текилы, да и красотой собственных картин, я решила: больше ждать не могу. Позвонила Славику и открытым текстом сказала о своих к нему чувствах.

Тот в ответ дипломатично промурлыкал, что тоже меня любит. И не только меня… Нас всех… Но… На прямое предложение перейти от слов к делу ответил мягким, но решительным отказом.

Что же это за любовь – платоническая? Совсем не то, что нужно…

Но пришлось примириться с ситуацией.
Я не сдалась, однако решила временно отступить, отойти на прежние позиции, собраться с мыслями и силами, подумать, что делать дальше…

Продолжение следует...

Использованы изображения картин Гаянэ Добровольской

Выпуск апрель 2018