Главная » Статьи » Музыка » Казаков Анатолий |
Братск, Денис Майданов и Николаевна (II) «Обращение». Из жизни Приметил я её давно в нашем храме: бывало, выйдешь после службы,
она стоит, пирожки собственного производства разложит на большом самодельном
столе и говорит: — Берите пирожки, сама пекла, да кто сколько может на
строительство нового храма вносите. Смотрит на входящих и выходящих внимательно, да так, что всерьёз
кажется, словно боевой офицер она. Пироги у неё с начинкой из грибов, моркови,
картошки, капусты белокочанной и цветной, идут в ход и различные яблочные,
абрикосовые пюре. Когда наступает весна, появляются пироги с черемшой, диким и
домашним зелёным луком, рыбой, ибо всех лучше, как известно, она родимая именно
весной ловится. Идёт в ход окунь, сорога, карась, налим, щука, даже бычки.
Благородные сорта рыбы, такие как омуль, хариус, таймень, ленок, пелядь,
ловятся сейчас крайне редко в Ангаре, потому их в рационе у неё не бывает, а
вот из простой рыбы готовит такие пироги, что не доводилось мне ещё таких
отведать, хотя мама моя тоже мастерица в этом деле. Вдруг взгляд её обратился
ко мне, я даже засмущался — уж больно строга показалась воистину могучая
русская женщина. Познакомились, оказалось, что зовут её Нина Николаевна Шульга,
работала много лет поваром, возглавляла бригаду общественного питания. Вот и
открылась одна из загадок по поводу шибкой вкусности её пирогов. Невольно
подумалось, что вот бы везде так — чтобы работали профессионалы своего дела.
Вспомнилась и знаменитая книга Похлёбкина о кулинарии, где он прямо писал, что
от повара зависит и настроение человека. Ем её пироги, гляжу на входящих и
выходящих прихожан, они берут пироги, кладут в блюдечко кто сколько может
копеечек, но разговор наш странным образом не прерывается, спросила — где, мол,
живу, ответил, Нина Николаевна вдруг встрепенулась: — Дак, там же возле тебя недалеко Колька в колодце живёт. Протягивает мне четыре пирога и велит, чтобы я отнёс их Коле. Я
тоже подкармливал этого несчастного человека, и был очень рад в душе, что
познакомился с добрым человеком. В следующее воскресенье, придя на службу,
отыскал Нину Николаевну в храме и доложил, что пироги переданы по назначению.
Она снова строго глянула на меня, затем неожиданно её лицо слегка просветлело,
но это было крохотное, едва приметное что-то, но именно в это мгновение она
сказала: — Ну, передал и молодец. Мгновенно отвернувшись от меня, она пошла по своим делам. Её
мощное телосложение, взгляд говорили недвусмысленно, что она не робкого
десятка, и уж совершенно точно сможет постоять за себя. Моя фантазия
разыгралась до того, что я подумал, что она бы и полком бы вполне смогла командовать.
Так постепенно мы знакомились всё ближе, стояли рядом во время церковной
службы. У меня в то время сильно болели ноги, у неё тоже болели ноги, и я чуял
нутром, что у неё болят ещё шибче, чем у меня, ибо я значительно моложе.
Вспомнилась мне тогда тётя Тамара, которая всю жизнь отработала поваром, как
начальство называло их лошадьми, ибо таскали они на себе коровьи и свиные туши,
тяжеленные бачки, ежедневно чистили ваннами картошку, как, когда состарилась
тётя Тамара, пошла к врачу с жалобой на ноги. Врач остолбенел от увиденного и
изрёк: — Никогда в жизни не видел таких страшных ног. О ней, сердешной, я писал в рассказе «Бачки»… Слушая священника
и молясь, думалось мне ещё и о Нине Николаевне, ведь у неё, по всему видать,
положение как у тёти Тамары. Когда во время службы отец Георгий закрыл врата,
Нина Николаевна присела на беленькую лавочку, и каким-то неведомым мне чудом
почувствовала, что мне тоже больно стоять, тихо сказала: — Садись, Толя, отдохни. Пока врата закрыты, можно и посидеть
нам, больным. Опять же тихо дала несколько народных советов лечения ног.
Прошли месяцы с той поры, и однажды придя на вечернюю службу, готовясь к тому,
чтобы исповедаться, я вновь увидел Нину Николаевну. Она тихо подошла ко мне, и
сказала, что надо поговорить. После службы мы потихоньку шли по родному посёлку
Гидростроителю, казавшийся мне когда-то её командирским голос был нынче вовсе
не командирский, а простой задушевный: — Я, Толик, надумала на передачу «Пусть говорят» Андрею Малахову
написать, чтобы помогли нам храм достроить. Она вытащила из сумки несколько больших исписанных мелким
почерком листов, протянув их мне добавила: — Ты писатель, поправь, что не так. Спрашиваю удивлённо: — И ты всерьёз думаешь, что помогут? Нина Николаевна, ничуть не смутившись, ответствовала: — Они там на передаче даже отъявленным сволочам помогают, а тут
ведь святое дело. Опять задумавшись, тихо сказала: – Ты глянь, там, конечно, безграмотно написано, но от
души. Я всю жизнь людей кормила, некогда мне было грамоту познавать. Да не
думай, школу-то я закончила, просто писать сочинение для меня — это очень
трудно. Придя домой, я принялся читать, можно было подумать, что писала
это не шестидесятилетняя с заметным лишком женщина, а третьеклассница. Но
написано было от души. Составил со слов Нины Николаевны обращение, пошёл к ней
домой, вот оно: «Обращение Я, Шульга Нина Николаевна, жительница города Братска, обращаюсь на
передачу «Пусть говорят». Может быть, как-то можно сделать, чтобы это обращение
прочитали многие люди, ведь город Братск, без всякого преувеличения, строила
вся наша многонациональная страна. Обращение моё ко всем, кто за годы жизни в
Братске стали для меня дорогими и близкими. Теперь все давно разъехались,
многие живут за рубежом, а я теперь, как и многие первостроители, с восторгом и
болью вспоминаю былую и нынешнюю жизнь. Меня действительно знали очень многие
братчане, ведь работала я поваром в разных организациях, любила, и до сих пор
люблю, кормить людей. Вспоминается наш лагерь «Варяг», где начальником работал
Фред Павлович Юсфин, воспитывались там и беспризорники. Там была для мальчишек
настоящая матросская жизнь: устав, форма, лодки, катера, корабли, палатки. И
былые беспризорники становились в будущем капитанами дальнего плавания,
старпомами, мичманами, офицерами… Такого лагеря не было нигде в Союзе. К нам
приезжали многие иностранные делегации. Был такой случай: приезжают к нам
немцы, выходит к ним на встречу наш известный всей стране детский писатель
Михасенко Геннадий Павлович, который работал у нас сторожем, и на чистом
немецком языке всё им показывает и объясняет. Дивились после немцы тому, что в
далёкой Сибири простые сторожа по-немецки замечательно разговаривают. Артисты
приезжали: Алла Пугачёва, Иосиф Кобзон, Александра Пахмутова, Валентина
Толкунова, Людмила Сенчина и многие, многие другие. Братск был настоящим
полюсом мужества, было даже такое понятие — притяжение Братска. Действительно,
была очень интересная, во многом поучительная жизнь, и я готова была работать
бесплатно, лишь бы накормить людей. Теперь всё в прошлом, и положение дел в
Братске оставляет желать лучшего: наркомания, пьянство, безработица, люди от
всего этого страшно гибнут от безысходности, и обвинять их за это грех, ибо
человеку крайне нужна работа, а его лишили этого, но да это и не диво вовсе, по
всей стране примерно тоже. Что же заставило меня, Шульгу Нину Николаевну,
обратиться на народную передачу? Сейчас я на пенсии, являюсь прихожанкой храма
«Преображения Господня». Церковные службы у нас проходят в восстановленном
нашими прихожанами старом детском садике. Но, слава Богу, строится новый храм,
не хватает несколько десятков поддонов кирпича. А так нестерпимо хочется, чтобы
храм был, наконец, достроен. Повторяю, меня знают очень многие люди, которые
волею жизни покинули Братск. Может, кто и откликнется, поможет. Ведь после
развала Советского Союза и страшных девяностых стали возрождаться православные
храмы по всей нашей Богом хранимой стране. Только благодаря этим воистину
праведным делам спаслось и продолжает спасаться очень много наших людей. Боль
моя очевидна, поэтому прошу: помогите достроить наш храм «Преображения
Господня». С поклоном, Нина Николаевна Шульга». Быстро отыскиваю её дом — а чего тут не отыскать, думаю, в одном посёлке живём. Но всё же шёл, волнуясь — одобрит ли. С её военным характером ещё взашей выгонит, но это были просто мои глупые мысли, которые также просто являются, как и, смею надеяться, умные. Войдя в подъезд, остолбенел — весь деревянный двухэтажный старый их подъезд был оформлен под встречу Нового года. Живая ёлка со старыми, но изумительно красивыми игрушками пахла настоящим праздником. Поднимаюсь на второй этаж, захожу в двухкомнатную квартиру нашей прихожанки. Дома эти делались, когда строился город Братск, жильё считалось временным, но, как известно, нет ничего постоянней, чем временное. Сейчас в городе строятся новые дома, работает президентская программа по переселению из ветхого жилья, но там, как и предполагалось заранее, много несправедливости, и опять же, чему удивляться — эти дела завсегда воровато сложные… Сидя на стареньком диване, Нина Николаевна гладила свои больные ноги. Дверь в её квартиру была не запертой, и она, услышав, что я подошёл к двери, громко сказала: — Заходи, Толя! В старенькой квартире пахло пирогами, и я доподлинно знал, что это ёдово для храма. Присев рядышком с ней, протягиваю два листа напечатанного текста. Глянув на меня уже не по-командирски, заговорила: — Я, Толик, потом, когда уйдёшь, посмотрю, при тебе не стану, а то подумаешь ещё, что я надзиратель какой. Пойми, как бы ты не написал, думаю, пойдёт, ведь от души же дело затеваем. Прошу её рассказать немного о себе, ибо от этого моему нутру
было не уйти, было, правда, сомнение, что не станет рассказывать, но Нина
Николаевна тихо, как в храме заговорила: — А чего, Толик, рассказывать? Родилась в Ульяновске, папа
Николай Иванович родился в селе Большая Озёрка, мама с Белоруссии, тятя у меня
участник Великой Отечественной, контуженный пришёл с войны, все эти горестные
годины прошагал, храню его награды, двух братьев да меня народили. Папа строил
мосты, из города в город мы переезжали, три семьи – Марычевы, мы и Шеляковы,
все строители. Перед начальством никогда не лебезил как многие, всегда говорил
правду в глаза. Когда папа женился, ему мамина родова сказала, что у них, коли
женились, не бросают. Мама моя больной была, папа сам готовил, мыл полы,
стирал, косички мне заплетал, сильно маму любил и жалел, это было сразу видно.
Когда я училась в третьем классе, он научил меня готовить. Приехали в Братск в
пятьдесят восьмом году, жили на Руднике, а там — мама милая! — грибов, ягод
сколько было, за раз четыре, пять вёдер клюквы наберёшь, кажется, всей стране
бы хватило, рядом потом лагерь «Варяг» располагался. Были там хорошие дома,
замечательно было: рудники, шахты — это до нас было давно разработано, ещё до
революции, жили хорошо. Да вот однажды одна умная начальница приехала,
посчитала, что невыгодно нас автобусом возить в посёлок, и закрыли наш Рудник.
Однажды идём с мамой, глядим – брусники-то сколько, а набрать не во что.
Мамочка снимает чулки, да прямо в них и насобирала, питались мы там, помню,
очень хорошо, жалко до смерти родные места беззаботного, босоногого солнечного
детства. Папе дали трёхкомнатную квартиру в центральном Братске, но мы снова
переехали на правый берег. Школу закончила здесь — в Гидростроителе, училась я
плохо, и пошла учиться на повара, влекло меня к этому, родители отнеслись
спокойно. Время-то какое было — все напролом в институты поступали, но по тому
времени страна наша была рабоче-крестьянской, потому я нисколько не
комплексовала, что на повара пошла учится, благо, училище находилось прямо в
нашем посёлке. Директора училища вот вспомнила сразу, Мирой Андреевной звали,
строгая была. Научили, словом, кухарить, и наука эта, я тебе доложу, Толя,
сложная, как и любое профессиональное дело. Выучилась, да пошла работать, замуж
так и не вышла, не всем ведь дано это, жизнь — словом жизнь. В шестнадцатой
столовой работала, те, кто семейные, в командировку не посылали, а я молодая,
незамужняя, стало быть — все командировки мои. Сильная была, никого не боялась.
Ежели кто выпросит шибко — и в морду любому мужику заехать могла. Работала в
легендарном лагере «Варяг», видела знаменитого детского писателя Геннадия
Михасенко, он же тоже в лагере «Варяг» работал простым сторожем, тихий,
спокойный. Приходилось работать и в лагере «Ангара», на отопительном заводе. Нина Николаевна замолчала, внимательно посмотрев на меня,
продолжила: — Я ведь поваром всю жизнь работала, многие ведь, кто после
тюрьмы освобождался, все в столовую шли, ели. Таким образом, многих таких вот
людей я знала. Мысль даже такая была — к ворам авторитетным обратиться в
послании моём, храм-то всем надобен. Да боюсь, там, в Москве, на передаче,
напугаются, скажут, тётка совсем с ума сошла, только кто ведает, где ныне
больше правды. Снова немного помолчав и погладив больные ноги, совсем тихо
заговорила: — Ленивых у нас не было – все, глядя на Тамару Бирюкову,
старались работать. А потаскай-ка эти коровьи туши, бачки тяжеленные. Все наши
ногами маются шибко. В столовых-то ведь, помнишь, народу всегда тысячи. И вот
когда люди поедят приготовленную лично тобой еду и благодарят за это, вот в
такие простые человеческие моменты очень хотелось продолжать вроде бы на первый
взгляд неприметное дело — кормить людей. Пока мы сидели на её стареньком диване, в её квартиру заходили
без спроса трое человек. Одному молодому парню и двум женщинам Тамара
Николаевна прямо при мне занимала сколько-то денег. Снова присев на диван,
вздыхала: — Это всё соседи ко мне ходят, да с окрестных домов, давно ведь
здесь живу. Да, занимаю, когда отдадут, а часто не отдают, и снова идут. Я даю,
жалко, но не совсем бесшабашно, пытаюсь разобраться, какая причина. Что тут
скажешь, гибнет наш посёлок без работы. А многие за копейки не хотят на дядю
работать, сидят дома да дешёвый алкоголь пьют. Я вот твёрдо уверена — заработал
бы наш отопительный завод как прежде, и пить бы перестали. Погост-то наш как
множится от всей нынешней жизни, людям твердь добрую обресть надобно, от того и
надумала я обращение писать. Во время разговора в её квартире находился человек по имени
Сергей. Он занимался починкой по электрике, менял старые розетки, провода.
Помню, что когда Нина Николаевна сказала, что думала даже обратиться к ворам,
то Сергей на это улыбнулся и сказал: — Отчаянная ты, Нина… Снова прошло несколько месяцев, и то, что Нина Николаевна
отправила письмо-обращение, я, конечно же, знал. Потому как время от времени
спрашивал её об этом в храме. Сергей, что ремонтировал розетки в квартире Нины
Николаевны, недавно умер. Этот человек много раз сидел в тюрьме, но последние
годы своей жизни помогал храму в плотницком деле. Когда помер, родственники
почему-то хоронить его отказались, хоронил Сергея наш Храм. Батюшка Георгий
обратился к прихожанам, что, де, надо предать земле нашего прихожанина и
строителя. А когда отпели Сергея и, вернувшись с погоста, сидели за поминальным
столом, батюшка, памятуя, какой это был замечательный работник, сказал просто и
задушевно: — Эх, Серёга, Серёга! Жалела его и Нина Николаевна, говоря мне: — Он ведь – Сергей — сидел, но, Толик, если бы ты знал, как он
Богу молился, иконку мне своими руками смастерил, умелец народный. Приснился
мне во сне и говорит: «Я уж девять дней лежу». Это он уж в морге лежал. Ну, я
тревогу подняла, оказалось, не хотят родственники хоронить. Ну, слава Богу,
Храм похоронил, да так, что и я бы хотела, чтобы меня так же. Он — Сергей —
говорил мне, что Бог его любит и не забудет. Так всё и случилось… Сегодня жаркий июньский день стоит. У нас в Сибири страшная
засуха, зайдя к Нине Николаевне попроведать её, спешу на огород, предстоит
окучка картошки – спасительницы нашей народной. На своё обращение ответа Нина
Николаевна Шульга от передачи «Пусть говорят» так и не получила… Низкий поклон праведному человеку Нине
Николаевне Шульга! Спаси Господи!
Copyright PostKlau © 2018 | |
Просмотров: 1184 | | |
Всего комментариев: 0 | |