Этот сюжет кажется плевым, но на самом деле за ним скрывается сложившаяся и по-своему органичная метафизика, представление об онтологических основах мироздания. Сквозь пармезан либеральный взгляд проникал в самую сущность дьявольского заговора против самой жизни: сыр и хамон – лишь частный случай крестового похода, объявленного кликой, влекомой темной суицидальной страстью, в воронку которой они рассчитывают затянуть всю страну. Просто начали с того, что кажется простому народу необязательным и дорогим лакомством, бессмысленной игрушкой пресыщенных буржуа.

Наши либералы, чья картина мира сформирована под влиянием советских идей и системы ценностей, даже если среди них и попадаются верующие христиане, сугубые рационалисты и позитивисты, отрицающие наличие трансцендентного плана реальности.

Не обязательно совсем: у этой публики одно время пользовались популярностью эзотерика и магизм, но это как раз и есть характеристика усложненного атеизма, который снисходительно кивает головой и отмахивается от религии словами «да, там что-то есть». Но абсолютизация еды как раз и указывает на то, что они располагают человека в единственной плоскости – земной, по тому принципу, что он – мера всех вещей.

А если это так, то насыщение и качество потребления становятся одним из важнейших императивов, определяющих полноценность человеческого существования.

              

         


Пармезан и хамон как раз и есть те признаки высочайшей сложности потребления, которое оценивается как достижение цивилизации и культуры. Речь не идет о том, чтобы только пожрать. Человек должен иметь непрерывный, ненарушаемый доступ к продуктам. Отсутствие оных воспринимается как прореха в бытии, откат к тем временам, когда еда была дефицитом.

В этой метафизике, конечно, много путаницы, поскольку на планете, по данным ООН, голодает каждый девятый, а это значит, что хамон с пармезаном и очень многое другое, строго говоря, являются излишеством, отказавшись от которого человечество могло бы прокормить миллионы голодающих.

Но наши ребята мыслят ситуацией здесь и сейчас, компаративистский подход им не очень близок. Идеал они выстраивают, исходя из того, как мыслят собственное существование. Когда я говорю об их теснейшей связи с советскими мифами и идеологемами, а также метафизикой советского быта, я имею в виду, что в советские времена еда была дефицитом и добывалась с боем.

Статья Ларисы Пияшевой «Где пышнее пироги?» стала своего рода манифестом предстоящих реформ и нового времени. С точки зрения христианина, пышность пирогов, конечно, имеет значение, но измерять ею ценность человеческой жизни не с руки и стыдно, ибо «Хлеб наш насущный дай нам днесь». Упование на Господа, а не стяжание хлеба, то есть материальных благ на все времена – смысл этой формулы.

Наши либералы отстраивают свою метафизику на убежденности в том, что человек является прежде всего существом поглощающим, и эту его потребность должны обеспечивать общество, государство и Европейский союз вкупе с Америкой. Силы добра непрерывно громоздят на прилавках горы хамона с пармезаном, чтобы не испытывая в них ни малейшей нужды, человек мог предаваться творчеству, созерцанию прекрасного и политической борьбе. И ущемление этого права обрезает статусы на всех уровнях, начиная с дарования и заканчивая политическими правами и свободами.

Кто-то скажет, что я расписал довольно простой взгляд на мир, как сложный. Но он имеет многовековую традицию, начиная с античности. Нельзя сказать, что атеизм всегда примитивен: у него есть и сложнейшие интеллектуальные изводы, не всегда знакомые нашим свободомыслящим соотечественникам.

Обожествление человека и убийство Бога произошло еще в эпоху Просвещения, но сказать, что «пышные пироги» могут считаться хотя бы их пасынком, нельзя. Отечественная либеральная метафизика кривовата, поскольку черпает свою энергию и идеи не из марксизма или новой левой, а из советского дефицита, который они умудрились удивительнейшим образом связать с российской властью и политикой ответных санкций.

Но возродить советские мифы в формате их отрицания у них получается ужасно плохо – смешно и выморочно. Оттого, на самом деле довольно глубокая история с пармезаном сложно прочитывается.