| Главная » Статьи » СТОИТ ВСПОМНИТЬ » ВНЕ ВРЕМЕНИ |
ВСТРЕЧИ С АНДРОНИКОВЫМ (часть 2) ИРАКЛИЙ АНДРОНИКОВ: ВТОРОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
В ЯРОСЛАВЛЬ Из студенческого дневника. Март 1965
В конце марта Ярославль заснежен, еще
шумят зимние метели, но солнце уже начинает пригревать вовсю. Город уснул,
притих, все успокоилось, впечатления от трех поистине поэтически-безумных дней
не улеглись, свежи в памяти. Начать надо
обыкновенно. Как у Ильфа: «Город Н. стоит
на берегу реки Н, а точнее, город Ярославль стоит на берегу реки Волги…» В городе Ярославле появились афиши. Афиши
двух видов – вполне обычные, и другие - крупные и броские, и все-таки очень скромные
для тех, кому это имя ничего не говорило… Имя не говорило. Оно торжествовало и заявляло о себе! У здания
филармонии стояла огромная очередь. Очередь загораживала афишу… …КОВ ные … азы Кассирша высовывала шею из окошечка и сипела, кассирша уже кончалась, последнее издыхание! – билетов нет! Потом из другой двери, узкой и низко посаженной, как неудобное окошечко кассы, выскочил директор областной филармонии Роман Ильич Атласов, без шапки, в распахнутом пальто. Чувствовалось, что он растерян, как будто осознал вдруг, что грядет конец света, что стены вверенной ему государством филармонии – затрещат, рухнут – рухнет и весь Концертный зал! хотя он и пытался сохранить внешнюю невозмутимость. Он величественно и гордо промчался на своем "Москвиче" через площадь Волкова к театру имени Волкова. Толпа изумленным взглядом проводила его автопробег. Надо знать центральную площадь Ярославля, чтобы оценить эту «дистанцию огромного размера» – всего стометровку! Волковский театр в Ярославле. Фото конца 60-х годов 20 века «Москвич» домчал Атласова до
театра в секунду. Роман Ильич быстро оценил прибыль, которую он получит от
невероятного притока зрителей. Он помчался договариваться о переносе предстоящего концерта в театр, вмещавший почти тысячу зрителей! Через десять минут! – какова скорость принятия решений! – у фасада Волковского театра возник огромный
белый щит: ИРАКЛИЙ АНДРОНИКОВ УСТНЫЕ РАССКАЗЫ
Люди продолжали тесниться у дверей. Это был настоящий ажиотаж. Имя Ираклия Андроникова гремело на
всю страну. Андроников был человек
Всесоюзной, мировой славы. Его слышали, видели и читали. Слушать его, а не
читать было прекраснее всего, но большинству довелось слышать его лишь по радио
или видеть на экране телевизора.
Ираклий Андроников читает свои рассказы по ТВ
Это были те знаменательные для меня годы, когда все вечера я проводила в Волковском театре. Когда моя
благословенная мама, желая приохотить меня к театру, начиная с 7 или 8-го
класса, регулярно возила меня в Москву на все столичные премьеры – в Большой, в
«Современник», на Таганку, в Вахтанговский,
в Моссовет и Театр Сатиры. А в обычные дни приводила меня в литерную ложу Волковского,
пользоваться которой она могла как собственный корреспондент центральной
газеты. В ложе я увидела таинственную и желанную для меня коричневую дверь… Она
была для меня как нарисованный заветный очаг папы Карло! Дверь
была заперта, она вела в недоступное
и желанное театральное закулисье. Именно
тогда я решила для себя, что когда-нибудь распахну эту дверь в любимый мною – уже на всю
жизнь – театр, что я буду нужна ему – и совсем не как актриса…. Так оно все потом и вышло.
Театр был полон, люди стояли, сидели,
свешивались с галерок, как итальянские макароны спагетти (слово «спагетти»
тогда было почти незнакомо, но о них Андроников рассказывал в сюжете о Фрице
Штидри)… Стоял восторженный гул… И мы были в литерной ложе. Замок таинственной двери мягко проворковал,
появился Роман Ильич Атласов, он был доверенным
лицом Ираклия Андроникова. Он ввел в
комнату, примыкавшую к литерной ложе, яркую, необычную, незнакомую даму. Ее столичность заявляла о
себе мягким, не ярославским выговором. Ее
волосы обжигали светло–рыжим огнем. На
ее груди висел фантастической формы медальон. Она была гостьей, и гостьей
значимой, но держалась весьма скромно, а
взгляд излучал сердечность и приветливость. – Как у вас в театре тепло, – сказала
она, с наслаждением усаживаясь в кресло… – Сегодня мы основательно промерзли.
Погода жуткая! Дождь, сырость, изморось… Грязь… Нет, но что ни говорите, а Илью
стоит посмотреть, а? – и она посмотрела на нас, ожидая подтверждения. – О–о–о, ваш
Илья! Я как увидела – ахнула! Вот, ездим по Италиям, смотрим на разные чудеса,
а под боком чудес не видим! – и она начала говорить те знакомые слова, которые обычно произносят
все восторженно относящиеся к ярославским «чудесам» и к храму Ильи Пророка – не ярославцы. – У
Ильи можно отдыха–ать!– протянула она. Вошли секретарь обкома –
идеологический товарищ, молодой с веселыми глазами – Геннадий Павлович Лисов, и
с ним еще двое. – Ну, сейчас будем смотреть и слушать
Андроникова! – объявил Лисов. – А ведь пригласил его я! Вместе отдыхали, я и
пригласил. Вы думаете это легко, пригласить Андроникова? Он же летает, как
шмель из оперы!… Не–ет, один бы я ничего не сделал.… Один на один с телефоном. Я
названивал без конца–без начала… И если б не супруга... Я обязан ей… Увижу, –обязательно поблагодарю. Это ведь
она подговорила Ираклия… – Вы можете это сделать сейчас, – проговорила дама
с медальоном. – Боже, Вивиана Абелевна! – воскликнул Лисов, импозантно
склоняясь перед ней и целуя ее ручку. – Очень, очень рад! Заочно мы с вами уже
познакомились! – У Лермонтова был учитель–ярославец,
Зиновьев, – сказала я, стремясь включиться
в диалог. – Правда?? – воскликнул секретарь
обкома. – Это весьма любопытно! – Ну, это довольно известный факт, – быстро
сказала я.– Есть сведения, что Лермонтов как будто даже бывал у нас в
Брейтове, ездил к графине Мусиной–Пушкиной, известны стихи, посвященные ей.
«Графиня Эмилия нежнее, чем лилия…» Мы услышали аплодисменты, заняли свои
места, из темноты луч света выхватил небольшой удобный столик, стакан чая с
лимоном, серебряную ложечку в стакане, – и пальцы Андроникова, по-домашнему
позвякивающего ложечкой…. Этим камертоном он настраивал зрительный зал. Наступила
мгновенная тишина…
– Я начну с рассказа "Сокровища
замка Хохберг…" И стал рассказывать совсем не так,
как писал в своей последней книжке. Никто не знал программу его вечера, не было
объявлено, что и как, и в какой последовательности он будет выстраивать вечер своих устных
рассказов. Все слушали с предельной отдачей, принимали его блестящие
импровизации, в которых было много комического, хохотали и снова становились
серьезными. Надо было слышать Андроникова, при
звуках его голоса все затрепетало внутри, как давно не трепетало и не
волновалось, уходило все старое, ненужное, голова освобождалась от всяких тягот
и забот, и наоборот, оживало все светлое и прекрасное. Внимание не ослабевало,
а усиливалось, нарастало, несмотря на то, что рассказ его только начинался и
становился все интереснее. Он не был таким, как в книжке. Он изобиловал тысячью
разных неизвестных подробностей. Если Андроников будет завтра рассказывать (а
не читать, что немыслимо!) этот же рассказ в Минске, а послезавтра в Киеве, те,
кто его знают, не удивятся, что этот
рассказ не будет похож на ярославский вариант… В антракте Вивиана Абелевна умчалась
за кулисы, узнать, «как здоров Ираклий». «Не простудился ли… Говорят, там из–за
кулис дует, стенку какую–то вынули у театральной коробочки». После третьего
звонка она вернулась. «Осаждают Ираклия.
Вопросы задают. И всё артисты волковские, дотошные. Артисты, впрочем, везде
дотошные». – Он вас хочет видеть, – сказала мне
Вивиана Абелевна. – Насчет графини Эмилии, этой самой Мусиной… которая в
усадьбе жила… – Так вы едете завтра в Ростов? –
спросил ее секретарь обкома Лисов. – О–о–о, там великолепно! Там лучше Ильи! –Я не знаю, что может быть, лучше
Ильи! – с жаром воскликнула она. – Вот увидите и убедитесь, –
загадочно прошептал Лисов.– Увидите! У нас
есть, чему удивляться! – Да-а, – вдруг вспомнила Вивиана Абелевна. – В
итальянских картинных галереях поражает полное отсутствие русских художников.
Там Коровина нет! А ведь он у них в нищете умер! А в Ярославле - двенадцать полотен! И каких! – А в Переславле у нас Семирадский
есть, – похвастался Лисов. – Всего–то в мире Семирадского единицы. – А у нас
есть! «Опасный урок», с молодым греком, который учит ребенка стрелять из лука. – Генрих
Семирадский неповторим, – понимающе откликнулась Вивиана Абелевна. – Будем
проезжать Переславль на обратном пути, обязательно заедем…
Во втором отделении Андроников читал
«Римскую оперу», «Горло Шаляпина», рассказы
об Остужеве, новеллу об итальянском трагике Сальвини. И закончил рассказом о
Соллертинском, но не тем, знаменитым, «Первый раз на эстраде», а другим – «Трижды
обиженный, или Все познается в
сравнении». И еще снова – о Соллертинском и Фрице Штидри Когда все сидящие в зале были,
наконец, насмерть сражены хохотом, который, казалось, так легко извергал из них неуемный и бешеный
темперамент Ираклия, в зале устроили ему такую овацию, какой долго и давно не видели стены Волковского театра. И «браво!»,
и «бис!», и «спасибо!», – тысячи раз, и занавес сдвигался и раздвигался, а Вивиана
Абелевна тихо сидела в уголочке, и улыбалась. – Обратите внимание, – шепнул ей секретарь
обкома, – какой у нас зритель ярославский… культурный… Не то, что в Москве. Не
побежит за шубами и галошами, не кинется в фойе, ломя и сшибая двери, к
гардеробу… Вивиана молча кивала, и на ее губах, как пишут в
старинных романах, блуждала загадочная улыбка… – Спасибо, – сказала она всем. – Спасибо… Очень приятно. –
Так он сейчас хочет видеть вас! – напомнила она мне, приглашая меня за кулисы. Но я была не готова к такой встрече! Перед феноменальным явлением Андроникова,
триумфом, который мы только что пережили и еще
продолжали переживать, что я могла произнести? У меня язык отсох… –
Пожалуйста, не надо, – ответила я. – Лучше завтра. Я поеду с вами в Ростов. И
все расскажу. Она
недоверчиво взглянула на меня. – У меня
диплом по Лермонтову! Мы завтра обязательно
встретимся!… УТРО НА РОСТОВСКОЙ ДОРОГЕ
Спозаранку я принялась перечитывать
известный мне рассказ «Путешествие в Ярославль» из книги Андроникова «Я хочу рассказать вам…» и
обнаружила, что в 1939 году дорога из Москвы в Ярославль была ломаная и
грязная, и ехать на дряхлом «виллисе» по проселкам и булыжнику было довольно
тяжело. Ираклий Андроников сопровождал в этой поездке Алексея Толстого. Алексей
Николаевич и его спутники были
приглашены на премьеру спектакля «Петр I» по пьесе Толстого в Волковский
театр. Рассказ Андроникова «Путешествие в Ярославль» - захватывающее
повествование о том, как длилось это
путешествие – а длилось оно не только целый день, с раннего утра, но и вечер. Путешественники останавливались
по дороге – да и как было проехать Загорск
(Сергиев-Посад с Троице-Сергиевой Лаврой),
Переславль и Плещеево озеро с Ботиком Петра Первого, положившего начало
русскому флоту, озеро Неро и Ростов Великий с его колоколами? Прибыли путешественники в Ярославль, в Волковский
театр поздно – спектакль начался в половине одиннадцатого! Зрители не расходились, а ждали! Они ждали Толстого! Ждали гостей. И актеры не
выходили на сцену до приезда автора.
Потом был спектакль, невероятный и мощный. Близкий уже рассвет встретили на
берегу Волги, на парходе отправились за город. Андроников описывает этот
удивительный рассвет, пароходы, плоты па
реке, радушный прием… И вот – через четверть века – второе
путешествие Андроникова в Ярославль.. И
– в Ростов…
У гостиницы «Ярославль», куда
прикатили мы с водителем Николаем Федоровичем Волгиным, стояла черная, блестящая «Волга». Мы пришвартовались рядом. Юрий Орлов, инструктор
обкома, выскочил из машины и подошел ко
мне. – Ты где сядешь? А впрочем, давай! Пусть гости едут с тобой. Рассказывай им про
достопримечательности. Ты сможешь. А со мной - брат, он вчера приехал, не виделись вечность! Завтра уже уезжает. А у меня оказия – в
Ростов ехать. Ну, зато Ростов ему покажу! Было девять утра. – Кого везем! – патетически
воскликнул водитель нашей светлой «Волги» и по фамилии – Волгин! (звали его
Николай Федорович). – Я Андроникова по телевизору сколько раз видал.
Завлекательно… Отворилась тяжелая дверь гостиницы
«Ярославль», выпорхнула Вивиана Абелевна, за ней неторопливо и по кавказски-важно
вышел Андроников. – Здравствуйте, – сказал он, кланяясь. – Вы – Рита. Мне про вас говорили
вчера. Очень приятно, Ираклий. Он поздоровался с братом Юрия
Сергеевича. – Ну, что ж, отправляемся? Оч–чень
хорошо! – пропел он. – Оч–чень!.. Мы забрались в светлую «Волгу» и тронулись. Из передней, черной
«Волги» нам отчаянно махали, и мы поняли, что они поедут вперед прокладывать
путь. Притормозили и двинулись следом. Было холодно, с неба сыпалась мелко истолченная
смесь дождика со снегом. – Отвратительная погодка, –
прошептала Вивиана Абелевна, зевая. – Я ночью выглянула в окошко, – настоящая пурга,
фонари в снегу, снежинки свистят и кружатся. Жутковато. Ну, да, авось, все
обойдется. Я вздохнула, посмотрела в окошко и на
фотоаппарат. Погода для съемок была не подходящей. Водитель внимательно смотрел на дорогу, а Ираклий на водителя.
Ираклию хотелось ехать как можно быстрее,
это угадывалось по его взглядам, но водитель был невозмутим. Шестьдесят километров в час.
Доехали до Карабихи, проехали знаменитый спуск. Тут Ираклий не выдержал. Он
подтолкнул шофера и сказал: – Прибавь, ну, прибавь! Прошу тебя! – и взялся за подсос,
что выдало в нем автомобилиста. Шофер сам взялся за подсос, потом нажал на педаль
акселератора, и мы помчались быстрее. Водитель скептически взглянул на
Андроникова : – Что, брат? – сказал он Андроникову.
- Не видишь передней машины? А-а… Недоволен,
что ли? – он обращался к Андроникову на «ты» в стиле 20–30–х годов, когда все в
стране – начальники и подчиненные были на «ты». –Да, – ответил Ираклий. – Недоволен! Уж
коли ехать, так ехать, скажи, ты «ярославский
расторопный мужик» или нет?! Волгин не понял цитаты, он не знал Гоголя и обиделся,
что его назвали «мужиком». Обидевшись, он
быстро усмирил себя и сказал: – Что ж, я- то, что? А ведь та, передняя,
давно позади! – Ну, нет!– твердо стукнул по панели Ираклий.– Нет! – Нет, – сказала я. – Нет, – подтвердила Вивиана
Абелевна. – Так как же, братец? – передразнил
Ираклий. – Трое говорят «нет!», а ты говоришь «позади–и…» – Мы ее у Карабихи оставили. Она на
обочине стояла, наверное, нас поджидали. – Карабиха у нас на обратном пути, –
сказал Ираклий Луарсабович. – Ну, я проехал, а они за нами следом… – объяснял водитель. Водитель остановил машину и сказал: –
Рита, смотри назад. Сейчас они появятся. И действительно, через минуту - другую из-за поворота
вынырнула черная «Волга». Вивиана повеселела и что–то напевала, она была явно
рада, что шофер небыстрый, но ходкий, по принципу, тише едешь – дальше будешь… Ираклий похмурился, но потом заулыбался.
Выглянуло солнышко. Он включил приемник, отыскал среди
множества голосов Первый фортепьянный концерт Чайковского, и стал им яростно дирижировать. Так же, как
его герой Фриц Штидри в рассказе о Соллертинском. И пел: – Рла–рам–па–пам–пам! Дорога под Чайковского была
изумительна, и шофер вдруг почувствовал что ехать можно во всю ивановскую,
ярославскую, встречных машин не было… И замелькали снежные поля, ночью метель
намела огромные сугробы, голые деревья радовались первым весенним лучикам и
почки набухали прямо на наших глазах… Да и то сказать, был уже конец
марта! Пора! Солнышко то выглядывало, то
скрывалось за серыми молочными облаками. Встречные грузовики пролетали,
обдавали дождем ветровое стекло, шофер невозмутимо включал «дворники», «дворники»
старательно скребли по стеклу, скрипели, размазывая грязь, потом все высыхало и
дорога открывалась в новом свете – гладкая, чистая, и необыкновенно поэтичная…
Наверное, если б не было Чайковского, то не создалось бы и это великолепное
настроение, но, к счастью, был Чайковский, и был оркестр, но был и другой фон –
шум мотора, шум деревьев за окнами и даже пение птиц на солнечных проталинках…
Оркестр звучал, под управлением дирижера Андроникова – неутомимого,
темпераментного, и шофер старался приноровить езду под мелодии концерта – то
быстро, то медленно, то весело, то грустно, то тихо, то громко, по–своему, а
может, он и сам того не подозревал… – Кто исполняет, Ираклий? – спросила Вивиана
Абелевна. – Гилельс, – тут же откликнулся он. Потом вслушался в звуки фортепьяно. – Виноват. Рихтер. Откинулся на спинку сиденья и снова
задирижировал. «Концерт» кончился, началось «Итальянское
каприччио», которое навеяло вдруг такую тревогу, что Андроников послушал–послушал
и выключил: – Вы не возражаете? Нет? - поискал–поискал в
эфире, покрутил ручку, щелкнул регулятором. Тишина. Уткнулся в боковое стекло. – Деревеньки пошли. Смотрите-ка,
какие наличники у домиков! В таких деревеньках ужасно люблю наличники. Страсть!
И самое интересное, – узоры эти нигде не повторяются! Смотри! Вот. А вот еще… И еще. И нигде повтора! Трафаретов не существует.
Трафаретов не существует – это грандиозно! И он начал «дирижировать» узорами
оконных наличников. Это тоже была музыка. Тут уж шофер никак не мог
приноровиться. Казалось, должна была возникнуть абстрактная музыка – наличники располагались
без всякой системы, но Андроников обнаруживал в них душу, настроение, впечатление. Мы раздвинули лес, который стоял
сплошной темной полосой и ни за что не хотел впускать непрошеных гостей, и
только в последнюю минуту одумался, зашевелился и расступился… Вивиана Абелевна устроилась поудобнее
на сиденье, и перед тем, как задремать, добавила, склонив голову набок: – Ираклий, у нее дипломная работа… – Какая? – быстро спросил он. – Лермонтов и Рембрандт, – прошептала
я. – Ну-у?! – загремел Андроников. – Интересно.
Очень интересно! И в каком аспекте вы решаете эту проблему? – Это только часть дипломной работы, –
я приготовилась отвечать обстоятельно. И
вдруг заволновалась. – Меня интересует
проблема автопортрета - сотни, около 300
автопортретов Рембрандта, и множество лирических стихотворений Лермонтова - как автопортретов… Меня волнует проблема возникновения
психологического портрета. И поэтического, и литературного, и живописного. Рембрандт
и Лермонтов – первые. Один– в
семнадцатом веке, другой в России – в девятнадцатом… Один – в живописи, другой
– в лирике. Пионеры, первопроходцы. – Да, и если учесть обостренный
интерес Лермонтова к Рембрандту, – живо откликнулся Андроников. – Если учесть интерес к личности… Мы говорили о Лермонтове и Рембрандте
всю дорогу до Ростова. Уже въезжая в город, он советовал мне
заглянуть в Остафьевский архив князей Вяземских, посмотреть переписку Пушкина и
его современников, говоря, что тема Рембрандта в России, его ренессанс в России
девятнадцатого века, тема, почти никем не разработанная. Показались купола знаменитого Ростовского
Кремля. Продолжение следует Copyright PostKlau © 2015 | |
| Просмотров: 2301 | Комментарии: 9 | | |
| Всего комментариев: 3 | ||
| ||
