Журнал "PostKlau"

Маргарита Ваняшова

       Загадка трудов и дней доктора Курочкина(IV)

               (писателя, театрала и краеведа)

Конечно же, Курочкин пытался публиковать свои сочинения. Его ментальность, разумеется, была «не по нюху».

В книге «Мои студенческие годы» Курочкин  описывает старую Москву, Кремль, кремлевские соборы, самое пристальное внимание уделяя иконописи. Он рассматривает иконы очень подробно. Он иногда проговаривается: кремлевские стены напоены ужасами казней и пыток. Спохватываясь, он вставляет спасительную строчку: «Таковы были нравы прошлых времен».

Кто знает, например, какое сооружение украшало Лубянскую площадь до того, как на ней установили памятник Дзержинскому? Оказывается, это был фонтан, точнее, фонтанная группа работы скульптора Витали. И Курочкин подробно описывает этот фонтан, ни словом не упоминая о памятнике Дзержинскому. Нигде никаких упреков в адрес новой эпохе, которую он принял как историческую данность и в которой продолжал оставаться доктором Курочкиным.

Конечно же, Курочкин пытался отдать в печать, опубликовать свои сочинения. Однако его ментальность, разумеется, была  издателям «не по нюху». И книги его издавала лишь его домашняя мастерская – они обретали жизнь в его рукописях, самодельно переплетенных, раздаренным друзьям, печатались они на пишущей машинке тиражом в 2-3 экземпляра. Государственным издательствам нельзя было предложить ни "Праздники и быт на моей родине в Норском посаде", где религиозным праздникам было уделено основное внимание, ни даже мемуары «Мои студенческие годы» - о Московском государственном университете. Это особая книга, написанная уже в старости взором и вдохновением юного восхищенного студента.  Курочкин  описывает старую Москву, Кремль, кремлевские соборы, самое пристальное внимание уделяя древнерусской иконописи. Десятки страниц в книге "Мои студенческие годы" посвящены описанию и поэтике русской иконы.

Он откликался на самые разные события. Многие годы вел метеорологические наблюдения.  Откликнулся на статью начальника гидрометбюро Ярославской области Попова в «Северном рабочем» об изменении климата, - проблему его до крайности волновавшую. И направил в газету и Попову свои соображения о том, как  влияет на климат Ярославской области, и, в частности, на жителей Ярославля Рыбинское водохранилище. 

Во время Второго съезда советских писателей в 1956 году, Курочкин, внимательно следя за его ходом и развернувшимися дискуссиями, написал  большую работу «О таланте писателя». Он послал рукопись в «Литературную газету», где ему ответил литературный консультант. Курочкин утверждал право художника на вымысел, на художественную условность,  на отступления от шаблонов и штампов соцреализма. И консультант, буквально сраженный этими неожиданными открытиями и откровениями, ответил не привычной отпиской, а вступил с Курочкиным в странную полемику о соотношении художественного вымысла, воображения и подлинной, невыдуманной реальности.

Курочкин ощущал себя присутствующим везде, участвующим во всех событиях собственной жизни, жизни своей семьи, жизни Норского посада. От Посада далее его слово – шло к жизни России. Курочкин видел свою эпоху и воскрешал в прежней жизни то, что сохраняло духовные ценности,  он возвращал времени его память.

У записок свой ритм. Кто еще бы составил «Историю Норского посада», для которого потребовалась значительная историческая литература, старые описания, карты и планы, местная топонимика, сопоставление с современными названиями...

Доктор Курочкин был уверен почти абсолютно, что его Труды и Дни не пропадут, не пойдут прахом. А отзовутся в далеких сердцах его потомков и верных собеседников в каком-нибудь фантастическом 2000-м году! Это чувствуется по всем приметам его сочинений. Во всяком случае, как естественник и материалист, он сумел позаботиться о том, чтобы его рукописи не сгорели. Он устраивал и пристраивал их бережно и любовно, как любящие родители устраивают судьбы собственных детей.

Впоследствии оказалось, что сочинения доктора Курочкина бытуют во многих ярославских домах. В Ярославском музее-заповеднике, в отделе иллюстраций вас познакомят с роскошным семейным альбомом фотографий прошлого века. Это альбом Курочкиных, в нем воскресают дом в Норском посаде и его обитатели.

.

На склоне лет доктор Курочкин представил себя героем блоковского стихотворения. Прошли годы и годы, век девятнадцатый остался в далеком прошлом, на дворе шумело совсем иное время. Курочкин перечитывал Блока и узнавал себя, теперешнего, беспокойно ворошащего собственную память отзвуками и отблесками далеких времен своей юности.        

А я – склонен над грудой книжной,

Высокий сгорбленный старик, -

С одною думой непостижной

Смотрю на твой спокойный лик.

Да. Нас года не изменили.

Живем и дышим, как тогда,

И вспоминая, сохранили,

Те баснословные года...

Их светлый пепел – в длинной урне,

Наш светлый дух – в лазурной мгле.

И все чудесней, все лазурней –

           Дышать прошедшим на земле.

Он любил  «дышать прошедшим», воскрешая светлый дух ушедших времен в лазурной мгле памяти, любил тютчевские и блоковские баснословные года...  Он и нас приобщил к этому занятию – дышать прошедшим, учась понимать настоящее. Курочкин видел свою эпоху и воскрешал в прежней жизни то, что сохраняло духовные ценности, он возвращал времени его память.

Курочкин остался. Живы и выходят в свет его сочинения. Он осуществил свое творческое предназначение.

Ярославль.  2000-2016.

Приложение

И  МОЯ ПАМЯТЬ О НОРСКОМ

С Норским связаны и мои детские годы.  Я хорошо помню старую пристань в Норском, маленький дебаркадер того времени, плавучую избушку с небольшим залом ожидания для пассажиров, окошком кассы, дежурным матросом, который зачаливал концы, подавал и убирал трап, спасательными кругами на бортах, плещущуюся воду, черные резиновые  автопокрышки – амортизаторы для причаливающих судов. На местных линиях уже не ходили «мосейки», но ходили «Пчелка», «И. В. Бабушкин»,  «Ф. Г. Волков» и еще какой-то пароходик... В пионерлагерь на Устье нас отвозили на «Н. Н. Златовратском».  

Норское было поселком, примыкавшим к пригороду, предместье. Здесь, по соседству с березовой рощей, на берегу Волги, находились госдачи «Скобыкино». Потом они официально назывались облисполкомовские дачи. 

Помню большой деревянный дом, где мы жили двухэтажный, с башенкой и светелкой, с чучелом медведя при входе, с просторной верандой, в которой мы жили, по-моему, всего один сезон,  дом, оставшийся от прежних времен и купцов, потом от советских дач 30-х годов. Беседки, деревянные лестницы, спускавшиеся к Волге, мостки и мосточки, великолепные пруды, в которых водились серебряные и золотые караси... И дачу начальника КГБ, на которую я как-то из любопытства (не представляя себе ни должности важного лица, ни его охраны! – просто нашу дачу и дачу руководящего лица разделял овраг с мостиком, но дальше стояла будка с дежурным офицером – мне было страшно интересно, что же и кого так тщательно охраняют. И я в свои 8 или 9 лет пробралась с Волги, вскарабкавшись по песчаному – неподъемному - крутому откосу вверх и, перелезши через колючую проволоку (все вокруг было в проволоке), порядочно оцарапавшись!

Когда я оказалась на вожделенном крутом берегу и стала подходить к красивому белому дачному дому, меня схватили. Я была «отловлена» и отведена охранником, который сдал меня коменданту.

Меня очень долго допрашивали, выясняя всю подноготную - цель моего «визита», «заброски» на дачу к самому начальнику областного КГБ!  Тщательно проговаривали и выясняли пути преодоленных мною барьеров и преград.  Ведь вообще-то, думаю я сейчас, они – все эти службы и тайные охранители – прохлопали возможность проникновеиия в дом начальника областного КГБ! Я объяснила, что я живу всего с 100-150 метрах – по прямой – на соседней даче! Меня выслушали, долго звонили по всем телефонам, уточняли фамилию, должность моей мамы, наличие нас в списочном составе дачников большого дома с башенкой.  Мне казалось, что меня доведут до мостика и отпустят домой, восвояси! Или спустят по деревянной лестнице к Волге. Но меня вовсе не отвели назад, не спустили к Волге,  не повели – через короткую тропку, через мостик , чтобы я прибежала домой, где рукой подать - мимо прудов к нашему большому дому... 

Меня  отправили – под конвоем – за два километра! - и выпустили у дальней будки с дежурным милиционером. Там был отдельный от всех других – специальный въезд на особую дачу с булыжного шоссе Ярославль-Рыбинск. Довели до пустынного шоссе и выпустили в чисто поле – девочку, ребенка, которого отличало лишь любопытство к окружающему миру!...По шоссе я долго добиралась до въездных ворот на наши, привычные скобыкинские дачи… Запомнился этот мой вояж на всю жизнь – по обращению, по тону допроса,  дознаватели были профессионалами. Но охраняли свою территорию архи-плохо….

В Норское же в дачные летние времена мы ходили почти каждый вечер, в клуб, в кино. Взрослые девчонки – на танцы, а мы, малышня, жались по стенкам и ждали начала киносеанса.  Дорога к Норскому шла полями и оврагами, потом мы выбирались на проселочную дорогу, шоссе было местами булыжным, местами суглинистым, по которому ползли  грузовики и автобусы от моторного завода, до которого надо было доехать скрипучим трамваем, а потом, нужно было идти через мост, на автобус. Очередь на автобус до Скобыкина  была преогромная, автобус был крохотный, Горьковского автозавода, с одной боковой передней дверцей для пассажиров, которую шофер закрывал  длинной рукояткой на металлической рейке. Позднее, когда мама привезла мне из Москвы первое волшебное чудо моей жизни - детский подростковый велосипед «Ласточка» литовского Шауляйского завода,  я ездила на нем из центра Ярославля - в Скобыкино! Сегодня эти мои  велопробеги на маленьком подростковом велосипеде кажутся фантастикой. Автомобилей было, конечно, куда как меньше...

Курочкин Скобыкино в своих воспоминаниях упоминает, и вероятно,  в скобыкинскую березовую рощу он хаживал. До революции  на этой территории была большая помещичья усадьба, с яблоневыми огромными садами, с большими плантациями кустов смородины, с полями  клубники,

                                            Дом Г.И.Курочкина(перед революцией)

Бабушка любила и другой путь в Скобыкино – через Норское, водным путем. Мы садились на «Пчелку», местный пароходик внизу, в Ярославле, у большого дебаркадера. И плыли в Норское. В Норском же выходили и шли по берегу реки, прямо до дач, или поднимались и шли верхом... Дом Курочкиных стоял выше пристани, и мы мимо него часто проходили.... Двухэтажный каменный дом Курочкиных на берегу Волги...

Фотоматериалы, предоставлены автором специально для  журнала PostKlau  и больше нигде в интернете не демонстрируются, уникальны, являются собственностью ГАЯО - Государственного архива Ярославской области. При использовании активная ссылка на первоисточник обязательна