ВАЛЕРИЙ КУКЛИН(Германия)

ЕСЛИ ГДЕ-ТО НЕТ КОГО-ТО 

ИЛИ 

ТАИНСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ, ПОХОЖАЯ НА СКАЗКУ

(Часть 12)

Часть 1  Часть 2 Часть 3  Часть 4  Часть 5   Часть 6  Часть 7  Часть 8  Часть 9   Часть 10

Часть 11

  

                                                                            2

Утром Выродок проснулся в обычный для меня час – в шесть-тридцать, сделал зарядку (что случалось со мной крайне редко), сбегал в магазин на Полоцкой, открывающийся со времен существования тут Рабочего поселка в семь утра, закупился, принес две сетки с провизией домой, быстро начистил картошки, бросил ее в горячую воду, слегка подсолил, отправился к рабочему столу моему. То есть все сделал так, как поступил бы и я.

Но он не стал разбирать добытую им из почтового ящика корреспонденцию, не стал и просматривать присланные мне Подопригорой из института результаты последних опытов, чтобы освежить их в памяти перед тем, как отправиться на работу. Он взял ручку, сел перед чистым листом бумаги и принялся рассуждать о совсем, на мой взгляд, несуразном:

«Без вычета подоходного налога, налога за бездетность и профсоюзных взносов я получаю, так сказать, грязными 3000 рублей в год. Это – брутто. Плюс – редкие премии и тринадцатая зарплата – еще пятьсот-шестьсот. Но не гарантированных,  то есть отложим эту сумму в сторону.

За квартиру плачу пустяк -150 рублей в год.

За свет и бытовые услуги уходит тоже около 150 рублей в год.

Пять рублей в день уходит у меня на умеренное питание – всего за год это составляет 1825 рублей. Если не покупать, конечно, всяких там дефицитов, не баловаться икрой, ананасами и прочими деликатесами.

Не покупая излишков (машины, дачи, путевок в Сочи и так далее) надо тратить на одежду в год: пара брюк – 100 рублей, костюм – 200 рублей, трусы, майки, носки – 100 рублей, пальто – 150-200 рублей, плащ, шляпа, зонт – еще 100 рублей. Всего по этому параграфу – 1150 рублей.

На кино, театры, концерты – 400 рублей в год. Да и то, если без буфета.

И обязательно надо покупать книги. При этом всегда переплачивать за хорошие, как, впрочем, и за все прочее качественное…»

- А я вот никогда не переплачивал, - сказал я вслух. – Это свойство души?

- Воспитания, - ответила бабулька.

Выродок же продолжал рассуждать, подсчитывать и записывать цифры:

«Сколько остается на книги? Из 3000 рублей минус 1825 на еду, минус 1150 на одежду, минус 400 рублей на искусство, минус 250 рублей на гостей… Сальдо, однако, с отрицательным результатом… не хватает 625 рублей в год, то есть 52 рублей в месяц. И это – без машины, без дачи, без удовольствий.

Так не пойдет…»

- Чего это он? – сказал я. – Все так живут. Выкручиваются. Да и мне хватало. 250 рублей в месяц – это хорошая зарплата. Большая часть людей работает за 120 рублей, а есть, кто и 70 рублей в месяц получает.

- Ты помолчи, послушай других, - сказала бабулька уже вслух. – Выродки – они мыслят иначе.

Выродок же рассуждал:

«Для более-менее сносной жизни в нашей стране, без покупок дефицита, без блата я должен получать, как минимум 502 рубля в месяц. А с учетом реального положения вещей, ежемесячный доход на человека должен составлять все 600 рублей. Только при таком доходе я могу быть спокойным за свой быт, за свое будущее, буду иметь право создать семью, породить детей, ответственно и качественно трудиться в своем долбанном НИИ.

Реально это?

Перспектив для продвижения по службе у меня немного: мой непосредственный начальник Виталий Панкратьевич Ющенко относительно молод, хоть и бездарен, как ученый, но имеет опыт борьбы за хлебное место, сидит на нем плотно, выше не выдвинут в виду глупости его, ниже не спустят. Пропустить меня выше себя не позволит.

Есть у меня резон рассчитывать на удачу на современном этапе научно-технической революции и при нынешнем обилии выпускников ВУЗ-ов, рвущихся работать непосредственно в Москве? Будем откровенны место мое – место рабочей лошадки в нашем институте, лошадки талантливой, работоспособной и удобной начальству тем, что работает лошадка в том числе и за них и на них».  

«А ведь он правильно меня оценивает, - подумал я. – Покладистый работник – вот и весь я. Рабочая лошадка».

 

Выродок же продолжал:

«Правильная самооценка. Но кто дал им право оценивать меня? Я не давал. И как жить дальше? Прозябать, как раньше? Остальные – и глупее, и бестолковее меня – будут жить на широкую ногу, живут так легально, открыто: получают 1200 рублей в год, а тратят 20-30 тысяч! Есть, говорят, и миллионеры. Правда, подпольные, но чем я хуже?»

Я возопил:

- Я лучше! Тем и лучше, что я - не вор, а потому и не миллионер!

Баба Яга заметила вслух:

- Ты рассуждаешь, как христианин, а он – Выродок. Улавливаешь разницу?

Я заткнулся, а Выродок продолжил:

«Есть несколько вариантов поправить мое финансовое положение…

Первый. Подкопаться под начальство, выискать грешок какого-нибудь из них – и сшантажировать. Или громогласно разоблачить. В зависимости от обстоятельств.

Второй: подхалимаж и активная общественная работа. Путь длинный, но верный.

Третий – взятка. Но… взяткодатель всегда будет выше меня, всегда будет ждать продолжения получения посулов, всегда сможет и скинуть с должности, если ему не потрафлю».

«Ишь, как заговорил! – восхитился я. – Откуда и слова такие знает?»

- Он знает столько же, сколько и ты, - ответила мысленно Срединная голова. – И чем будешь больше знать ты, он тоже будет знать больше. Но его знания тебе надо приобретать самостоятельно.

«Все эти варианты требуют больших затрат финансов и времени. И не очень эффективны, - продолжил Выродок. - Наискорейший  и наиэффективнейший  способ – это кумовство и секс. Можно стать любовником моложавой жены директора института академика Кукушкина либо жениться на какой-нибудь дочке какого-нибудь там секретаря парткома или члена ЦК…»

«Торговля душой и телом», - прокомментировал я.

- Помолчи, - оборвала меня бабулька. – Дай послушать поганца. Это – похлеще телевизора.

«Людмилка, прямо скажем, не в счет, - продолжал рассуждать Выродок. – Мать у нее – училка, отец – какой-то не то слесарь, не то токарь, не то водопроводчик. Работяга, словом. Бесполезные мне люди… - я аж крякнул при этих словах, но под взглядом Бабы Яги, метнувшимся в мою сторону, промолчал. – Сама она – аспирантка. Сидит на ста рублях в месяц, пишет диссертацию. К тому же у нее, как оказалось, сильно развит комплекс порядочности. Плюс к этим недостаткам мое детдомовское прошлое – и мы, женившись, завязнем в нищете, в пеленках-распашонках с чужого плеча и в ежевечерних сплетнях по поводу удач наших знакомых… 

Значит, все-таки следует стать любовником Кукушкиной? Так у нее есть, наверное, любовник. А драться из-за дряблого тела его увядающей доченьки  с таким же подонком, как и я, - терять время и рисковать оглаской адюльтера. Да и кто такой наш Кукушкин? Директор НИИ Академии Наук СССР, член всевозможных Президиумов, Комитетов, Комиссий, Редколлегий и чего-то там еще, постоянный участник всяких там Международных симпозиумов, занятый этой хренотенью настолько, что на науку ему не остается времени, а потому все знают, что он - фигура почетная, но отсталая, а его ученики и протеже – такие же никчемные людишки. Помрет академик – им и крышка.

Второй зам его по науке – академик Мороз – другое дело. Работоспособность фантастическая, обычному человеку недоступная. Спит, говорят, не более четырех часов в сутки, всегда занят делом, имеет собственную лабораторию, пишет массу статей, публикует их. Сколько ни видел его в его кабинете, всегда перед ним стопка исписанной от руки бумаги. До сих пор пользуется обыкновенной чернильной ручкой и чернилами из пластмассовой чернильницы-непроливашки.

Замдиректора НИИ по хозчасти у нас – тоже академик, фамилия у него старинная – Калабыкин. На праздновании своего шестидесятипятилетия сей зам сообщил нам, что предки его пришли в Сибирь с самим Ермаком. У него в подчинении тоже есть лаборатория, но работает там не он, а его ученики. В публикациях же их всегда присутствует фамилия Калабыкина, в списках авторов тоже. И пишет тоже много. Но, судя по всему, не только в реферативные сборники, но и в КГБ». 

Я, сидя в этот момент в лесу под навесом и елью, вспоминал академика Калабыкина, о котором не знал раньше, что тот - стукач КГБ, а вот теперь услышал, можно сказать от самого себя, - и тотчас понял: так оно и есть. Был Калабыкин маленького роста, волос на голове имел густой, крепкий, седой, в глаза бросались широкие, тоже седые, брови, тянущиеся ровной единой полосой поверх небесно-синих глаз. При малом росте он еще и сутулился, что делало его еще более незаметным среди нашего начальства, когда оно привычным строем шло по сцене к столу Президиума. И еще я вспомнил огромную кожаную папку с документами, которую Калабыкин вечно таскал с собой, даже когда оказывался на сцене. К нам в институт он попал не по конкурсу, а по направлению, а до этого работал в каком-то из знаменитых КБ под руководством, кажется, Курчатова в те еще годы, когда космосом и атомом руководил сам Берия. Так что с КГБ наш Калабыкин связан – это точно.

Калабыкин был младшим из академиков, младшим, в смысле, по возрасту. Потому и дети у него были младше, чем у Кукушкина и Мороза, а также, следовательно и внуки.

«Дочь у Калабыкина есть, - продолжал рассуждать Юлик (так я решил  называть про себя Выродка, ибо после раздвоения своего он стал все-таки существом самостоятельным, я не контролировал его поступков вообще, а только ощущал их, при этом он не был плодом моего воображения и поступал так, что я не хотел нести ответственности за его поведение; потому я – это я, а он – это все-таки бывший когда телом и душой генералом Юлием Борисовичем Андреевым, за которого я хоть и переживаю, но не так сильно, как переживал бы за себя, или как, например, болел бы я за героя какой-нибудь там книги или какого-нибудь фильма). – И не старая, моего возраста где-то. Дважды была замужем, говорят, в первый раз овдовела, а со вторым мужем случилось что-то такое… такое… Слухи всякие были, но я не прислушивался… Муж ее поссорился с кем-то, кажется, бросил семью, Москву, уехал в провинцию, стал там то ли следователем, то ли прокурором.

А вот почему детей у нее нет?... Без детей брак превращается в понятие технологически некачественное. А морда у нее, у Калабыкиной, то есть…»

«Не помню, - признался я. – Не помню лица ее».

- Помолчи! – приказала бабулька.

«Да, мордочка у нее смазливая, - вспомнил-таки Юлий Борисович. - Телом в папашу пошла – грузновата, конечно, а харя справная, ухоженная. Такая и рога будет ставить, еще и сифилисом наградит… И вообще… Если к деторождению не способна, то и рассуждать нечего…

Зальцман, Кац, Скрибичевский, Солтанов – верхушка нашего научного айсберга…  Нет, эти хоть чинами своими и кичатся, но вылезли наверх во времена Лысенко, были борцами с генетикой, с вейсманизмом-морганизмом… теперь уж не в фаворе… Помрут – и все, кто рядом с ними, тут же уйдут в утиль. Обходить мастодонтов надо, не ругать их, но и не хвалить. Главное – пережить их.

Вот как бы на семью академика Яблокова выйти! Правда, он нашему НИИ – как кость в горле, но, будем откровенны, будущее – за ним и за его ребятами…»

Сварив борщ (Выродок назвал его про себя почему-то овощным супом на мясном бульоне), Андрей Борисович сел за стол и, подняв ложку над тарелкой, вдруг вспомнил:

«А как там мой заместитель, новый эмэнэс? Подопригора, кажется…»

Тут и я вспомнил:

- Точно! – сказал вслух. - Лабораторию мою молодому специалисту в подчинение передали. А он пока что в моей теме – ни уха, ни рыла. Животных лишь бы не погубил… оборудование бы не испортил…

От мыслей таких на душе стало гадко. Вот бросил я дело десяти лет своей жизни на произвол судьбы, отдал его в руки какого-то там Подопригоры. И чего ради?

- Ради меня, - тут же ответила мысленно Младшая голова.

- Ради нас, - подтвердила бабулька, и продолжила. – Ты говори, говори, Егорий. Твоя молчаливость – она не от гордыни, она – от боли внутренней. Ты, значит, о деле своем болеешь больше, чем о себе.

- МОЛАЧТЬ!

 И бабулька заткнулась, а Юлик  продолжил рассуждения свои:

«И откуда этого Подопригору принесло на мою голову? Не иначе, как чей-нибудь папочкин сынок. Других уж пять лет, как не шлют ко мне в замы – знают, что по ошметкам моей будущей докторской можно десятку кандидатов защититься. Так кто ж его батя?... Смешная фамилия… Подопригора…»

Пока Юлик рылся в своей памяти, перебирая фамилии сотрудников АН СССР и смежных нашему научно-исследовательских институтов, я успел сказать бабульке:

- Зря старается. Нет таких в ученом мире.

И вдруг Юлик вспомнил:

«Замминистра такой есть, бывший первый секретарь какой-то сибирской области. Не велика фигура в аристократии СССР, но все же – аристократ. Внук его и в Политбюро может прорваться. Если научится хорошо пить водку, конечно и… если фамилия будет у него не смешная, а… Гурцев, например. Надо спросить у моего мэнээса: есть у него сестра?»

«Есть, - вспомнил я первым. – Где-то писали в газетах, что у сибирского Подопригоры есть дочь… Что-то там натворила… Милиционера, кажется, ударила… скандальное, словом, что-то…»

Младшая голова заметила:

- Вот ведь люди: пакости запоминаете, а сделай она что-то хорошее – и не вспомнил бы о ней.

«О хороших поступках начальства и потомства начальниковского люди не говорят, а о случившихся гадостях вспоминают годы и годы - согласился я. – Властвующих над собой народ русский презирает, но одновременно и любит».

- Это – хорошая мысль, - отозвалась Младшая.

«Жалко, имени мэнэса не знаю, - думал между тем Юлик. – Помню только в приказе напечатано было: «Подопригора О. Н.»  А замминистра как звать? – порывшись в куче добытых из почтового ящика накопившихся там за время моего отсутствия газет, он обнаружил искомое. – Гляди-ка: Подопригора Н.Н. Неужто и впрямь мой мэнээс – его сынок? Вот уж подфартило, так подфартило!»

 

                                                                    3

Жизнь в заповеднике оказалась не настолько уж нудной, как могло показаться на первый взгляд. Зануд здесь мало, болтовни о политике и модах не слышно совсем, у каждого свое дело, даже у меня – фактически узника этого леса – набралось обязанностей столько, что я не чувствовал себя здесь посторонним и нахлебником.

Баба Яга не только врачевала местный скот и людей, но и моталась по всему Русскому Северу, творя какие-то хитроумные дела, о которых рассказывала неохотно и не вполне откровенно. Как например, сообщила она однажды, в прошлом году колоссальную стаю леммингов, направившуюся на маленький городишко на Кольском полуострове, ей пришлось направить в расположенное в стороне от их обычного пути Лов-озеро. Город был спасен, но… Зверьки те оравой своей и гулом от топота миллионов ножек вспугнули какое-то лохматое тамошнее существо, которое местный журналист сфотографировал и тут же прозвал Снежным человеком. Все бы ничего – посудачили бы ловозерцы – и история бы забылась, да отослал корреспондент статейку свою в «Комсомолку» -  и повалила в лесотундровую глухомань пишущая братия толпами. Мало – сотрудники центральных да ленинградских газет, так еще и какие-то самозваные ученые приперлись, изучатели странных явлений, парапсихологи  и прочая шантрапа. Все ехали зачем-то с ружьями, с палатками, с топорами. Два пожара устроили, едва тамошнее редколесье напрочь не сожгли, округу в голимую тундру чуть не превратили.

- Потому как дура я, - призналась мне баба Яга. – Мне надо было сначала Лешего предупредить, что зверушки эти в его угодья повалят. Он-то по простоте своей душевной, думал, что леминги по прежней своей тропе побегут – раз в десять лет в тундре такое случается. Все исконные-посконные уж привыкли к этой напасти, а пришлые люди по глупости своей на леминговом пути городок построили… А я, получается, людей спасла, свернула эту массу, да прямо на берлогу Лешего. Взревел от неожиданности Леший - и дал деру. А тут этот журналист, как на грех, попался. Вот уж истинная беда - журналисты. Таких, небось, не матери, а чернильницы рожают.  

Сколько я потом не расспрашивал бабульку о ловозерском Лешем, так ничего и не узнал. Молчала Яга, как белорусский партизан на допросе в гестапо

Не много рассказывал о своих еженощных путешествиях  и Горыныч. Его вообще носило, как он сам выражался, за тридевять земель в тридесятое царство-государство почти каждую ночь, а бывало, что и по нескольку суток Змей отсутствовал. Порой, впрочем, Младшая голова проговаривалась. Сообщила, например, что в те пять дней, что отсутствовал Змей в заповеднике, побывал он аж в Африке, где у него была традиционная встреча с каким-то из негритянских королей. Небольшой такой самодержец – миллионов так на пять голов верноподданных и с родословной длиной так в пару тысячелетий. И  всех пращуров того королька знал Горыныч лично, со всеми на второй год после их восшествия на престол встречался, являя себя потрясенной толпе, зажигал пламенем изо рта кучу хвороста, дабы подтвердить могущество потомка великого короля и его колдовскую силу, а потом улетал восвояси.

- Нынче уж народ огнем не удивишь, - говорила Срединная голова. – Нынче важна традиция. Последний король правил шестьдесят шесть лет, потому я у них за легенду уж почитался, оставшиеся в живых участники предыдущей коронации и те не помнили: вправду я изо рта огонь пускал или это легенда только. А тут я прилетел – и все уверовали в божественное происхождение короля. А какое оно божественное? Это ж я его пращура в вожди произвел. Давным-давно, когда еще одноголовым был.

- Я! – важно возразила Старшая голова. – Я ПРОИЗВЕЛ.

- Ну, ты, - согласилась тут же Срединная. – Конечно, ты. Как иначе?

- Ногу вылечил королевский пращур мне, правую заднюю, - рассказала Младшая голова. - Уж очень распухла. А он копье вынул, коры нажевал, к ране приложил – в пять дней и прошло. Вот с тех пор и правят потомки  его народом своим.

- А ты откуда знаешь? – удивился я. – Ведь тебя не было еще на свете тогда – две тысячи-то лет тому назад.

- Помню, - ответила она. – Нога-то моя?

- Твоя.

- Вот видишь.

 

Продолжение  следует.........

    Использованы изображения работ И.Билибина

Выпуск апрель 2017

         Copyright PostKlau © 2017