ВАЛЕРИЙ КУКЛИН(Германия)

ЕСЛИ ГДЕ-ТО НЕТ КОГО-ТО 

ИЛИ 

ТАИНСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ, ПОХОЖАЯ НА СКАЗКУ

(Часть 14)

Часть 1  Часть 2 Часть 3  Часть 4  Часть 5   Часть 6  Часть 7  Часть 8  Часть 9   Часть 10

Часть 11  Часть 12  Часть 13

Вся эта кутерьма с ухаживанием за полуминистерской дочкой обошлась Юлику в 119 рублей 30 копеек, каковую сумму он аккуратно вписал в специально заведенную для этого дела тетрадь. Мне, признаться, приходно-расходную книгу заводить в голову не приходило. А вот он завел. Так и записал:

«Приход – 0 рублей;

Расход  - ресторан, цветы, такси – 119 рублей, 30 копеек».

«Недорого, - решил он. – Но если раз в месяц таскать ее в ресторан, то придется… оглядел квартиру, - продать книги».

От слов этих у меня сердце защемило. Библиотеку свою я собирал с детдомовских еще пор. Первые книги держал в тумбочке прикроватной, потом в посылочных ящиках на чердаке. Оставил уже шестьдесят три книги у одного из своих одноклассников дома, когда уходил в армию. Вернулся в Златоуст только из-за них, загрузил тома в два огромных фибровых чемодана, заплатил штраф проводнику вагона за перегруз и отправился в Москву за знаниями. Таскался по столице с этим грузом, как верблюд в караване, пока не оформлял документы абитуриента МГУ и получал разрешение на поселение в общежитие в «высотке». Подбирал я библиотеку книга к книге, со вкусом, с любовью. Бывало, неделями не на что было есть, когда попадалась какая-нибудь интересная вещь – Лесков, например, сытинского издания с неразрешенными для публикации в советское время повестями и рассказами. А тут - на тебе – продать.

Четверть века собирал я эту библиотеку по крупицам. Купил раз восьмитомник Дарвина дореволюционный, так потом десять дней питался в университетской столовой только бесплатными чаем с хлебом, ибо ожидаемой мной дворнической зарплаты не получил – оштрафовала меня в тот месяц горсанэпидстанция за то, что какой-то кремлевский хмырь, проносясь в спецмашине по Можайке на сумасшедшей скорости,  узрел в окно, что снег на тротуаре убран нечисто. И хотя мел я участок только внутри двора, а тротуар снаружи убирает машина с щетками, эти сволочи решили оштрафовать именно меня. Именно в этот момент попался мне Дарвин. Добывал я свои книги в студенческие годы совсем невозможными ныне способами: совершал двойные, тройные, а то и пятерные обмены. По-настоящему ценные антикварные книги реставрировал, сначала оплачивая профессионалам эту работу, а потом уж и сам оборудовал в квартире небольшую мастерскую. Ибо простая переплетная мастерская старую книгу только испортит, запрессует в картон, в коленкоровую оболочку – и книга пропала, ни один порядочный книжник и половину настоящей цены не даст за нее.

Изредка, впрочем, попадались достойные моего внимания книги и в магазинах да ларьках. Но не в Москве – там продавцы все более-менее ценное присваивали, а потом торговали из-под полы с наценками. А вот  в каком-нибудь селе, в магазине, где книги вместе с водкой и консервами «Завтрак туриста» на одной полке стоят, можно было встретить порой и раритеты – «Рубаи» Омара Хвйама в переводе Олега Румера купил, например, я сразу 12 штук, заплатив по десять копеек за каждую в одном из сел под Гусь-Хрустальным. Две подарил знатокам, одну оставил себе, а остальные обменял очень и даже очень хорошо. А переплачивать московским продавщицам – нет уж, увольте…

- Ну, ты и жмот, - заметила Младшая голова. – Человеку ведь жить надо.

«Я не люблю воров, - пришлось объяснять Змею. – И потакать им не собираюсь».

- Не о продавцах речь – про Выродка.

«Книги – мои друзья»

- А мы?

И мне стало стыдно. Что такое книги? Товар. Лучше, хуже, но  не живые. А тут – самые настоящие живые существа, с чувствами и с душами, пусть необычные и кажущиеся порой нереальными, но настоящие друзья, бесценные.

«Леший с ними, с книгами! – сказал я про себя. – Других накуплю».

- Леший, говоришь? – весело отозвалась Младшая голова. – Хорошо. Пусть будет Леший.

 «Что ты надумал?» – спросил я, но Змей из моего сознания выпал, а сам я вступать в  телепатический контакт с ни м без его ведома так и не научился.

«Что он надумал?» – повторил я вопрос, обращаясь невесть к кому.

- Кто? – зевнул в ответ Тимофей Васильевич. Он вообще слишком много, на мой взгляд, спал, слишком много ел и чересчур часто в часы бодрствования лез в дела, которые его не касаются. Вот и сейчас спал или делал вид, что спит, а потом вдруг раз – и ответил.

- Горыныч, - пришлось мне объяснять, ибо если на вопрос кота не ответишь, он обязательно обидится, уйдет внутрь лабиринта подсобных помещений избушки, и будет сидеть там молча сутки, а то и двое, лишь заскакивая в мои разговоры с Горынычем едкими замечаниями, мешая беседе. В состоянии подобной обиды и ревности Тимофей Васильевич мог и поцарапать какого-нибудь домового, сказать бабульке гадость. Словом, обиженный кот – это катастрофа домашнего масштаба. Потому-то и пришлось не только объяснять, но и говорить вслух.

«На то моих кошачьих мозгов не хватает, - ответил кот. – Обратись к Горынычу. У него три башки – и вон какие здоровые. А у меня - ма-аленькая, пуши-истенькая».

Кот, как я уже говорил, относился ко мне странно. К домовым и гномам ревновал, но чаще показывал, что относится ко мне индеферентно, как к предмету неодушевленному: завела бабулька игрушку себе – вот и живет в избушке, никуда от него (от меня то есть) не денешься; хотя без меня было лучше.

Тут мне в голову пришла интересная мысль. Я уставился вдаль, стал читать нараспев и вслух:

- И днем, и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом.

Тимофей Васильевич, знающий всего Пушкина наизусть, однажды даже схлестнувшийся со мной в споре о характере Татьяны Лариной, тут же растаял.

- Хочешь, - спросил он, - на разведку сбегаю? Горыныч ведь никуда не улетал. А я тут каждую тропинку знаю.

Хитрец, оказывается, не спал, все слышал, ему самому было интересно, что задумал Змей, но показать свой интерес казалось несолидным, потому он ждал моей просьбы – вот, мол, послали, придется идти.

«Хочу, - согласился я, отвечая ему уже про себя. – Сбегай, разведай, пожалуйста».

Кот, выгнув спину, поднялся с печной лежанки, потянулся, спрыгнул на пол, мягко прошел по половицам до двери, ткнул лапой в нее и исчез в притворе. Тихо исчез, как шпион в кино. Или как Винету – вождь апачей, как Гойко Митич в роли последнего из могикан. 

Я остался в избе один. Если не считать совсем не обращающей теперь на меня внимания совы. Та по своей дневной лености если и вела с кем беседы, то только с бабулькой, да и то о делах женских, мне непонятных, так что я порой почитал ее и вовсе за немыслящее существо.

7

Мой двойник тем временем распахнул двери всех шкафов в моей квартире, высыпал книги на пол и, сидя на стуле над ними, стал отбирать те, которые, с его  точки зрения казались лишними. Я же, глядя на этот вандализм, лишь вздыхал, оценивая ущерб:

… «Полное собрание всех сочинений в стихах и прозе покойного действительного Статского Советника, Ордена Святой Анны кавалера и Лейпцигского Ученого Собрания члена, Александра Петровича Сумарокова, издательства Н. Новикова» - уникальнейший раритет.

… Поляковское издание «Евгения Онегина»  - с первой миниатюрой при книжке, она же - последнее прижизненное издание Александра Сергеевича – не просто раритет - уникум.

… «Живописная Россия» под редакцией П. П. Семенова, тогда еще не Тянь-Шанского, но уже вице-председателя Императорского русского географического  общества – редкость.

…. Суворинские и Марксовские собрания сочинений западноевропейской классической литературы и философии.

… Печатниковский Гоголь – мое любимейшее издание любимейшего писателя.

… Прижизненные К. Случевский, М. Волошин, В. Маяковский.

… «Инстинкты и нравы насекомых» Фабра 1899  и 1901 года изданий в двух томах в переводе Шевериной, с двумя тысячами гравюр на меди – чудо из чудес, издание, имеющееся в хорошем состоянии и в полном комплекте только у меня, а в академических библиотеках Москвы лишь по одному: в АН СССР, в ВАСХНИЛе и в МГУ.

Шкафы пустели, стопки разложенных по полу книг росли. Мой двойник распевал себе под нос какой-то смутно знакомый мне шлягер, был счастлив…

«Я НЕ ХОЧУ МОЛЧАТЬ ТАМ»

«Война – фигня, главное – маневры»

Международная сентенция

1

Я знал, что сплю в избушке бабы Яги, но в то же время я сидел в тюремной камере смертников, одетый в приличествующую положению моему полосатую робу с красным пятном на спине в районе сердца, склонившись над маленьким столом, и при  свете лампы, спрятанной под металлической сеткой под потолком, занимался самым нелепым для смертника делом – писал сказку:

«Стоит Некто верхом на коне у камня у развилки трех дорог.

На камне том написано:

«Пойдешь налево – коня потеряешь, но сам жив останешься;

Пойдешь прямо – и себя, и коня потеряешь.

Пойдешь направо – сам погибнешь, но конь жив останется»

Постоял тот Некто, повздыхал, подумал… да и повернул коня назад.

Так и не стал он:

ни Царем, коли поехал бы налево,

ни Мудрецом, коли поехал бы прямо,

ни Героем, если бы поехал направо,

а остался просто Некто… или Никто…»

- А ну вылазь! – прозвучало в ушах. – Разве ж так можно - по чужим снам шастать? У всего сущего на земле есть лишь одна отдушина для души, одно место успокоения истинного – сон.

Я распахнул глаза.

- Смертник то, - продолжила Младшая голова. – Ждет приведения приговора в исполнение. А вместо просьбы о помиловании пишет историю своей жизни. И сказки… Великий человек. Но сам не понимает этого.

«Я не нарочно. Я просто спал. Не знаю, как это получилось».

- Разберемся.

В это время Юлик тоже спал, и видел во сне… Ольгу Подопригора, одетую в белое бальное платье, вкушающую нечто вкусное, щурящуюся из-под белого брезентового навеса на солнце. Перед глазами ее на изумрудной полянке носились две маленькие девочки в одинаковых белых платьицах и белых туфельках, с голубыми бантиками в белых кудряшках, а две панамки валялись в траве, не то брошенные шаловливыми ручками, не то потерянные. Картина была идилличная до неправдоподобия. Таких я видел в кино много раз.

«Отключи ты от меня Выродка, - попросил я Горыныча усталым голосом. – Нельзя же за человеком круглые сутки подсматривать. В туалет он идет – я слежу, с Людмилкой в постели барахтался – я подглядывал. Ест, подавится – я тут, как тут. Тошно же! Я – биолог, а не шпион, не контрразведчик какой-нибудь. Мне совестно».

Головы высказались одновременно:

- Да, ему не позавидуешь, - печально промолвила Младшая.

- Мне наплевать, - заявила Срединная. – В конце концов, не мною эта каша заварена.

- Я ПРОТИВ, - проревела Старшая. – СЫСКНОЙ ОН!

- Ну и пусть бы даже был и сыскным, - примирительным голосом отозвалась Младшая. - Все равно он нам ничего плохого сделать не сможет. А мы с ним – как ЦРУ или ГРУ какие-нибудь.

- ПОЖАЛЕЕШЬ, - заявила Старшая. – ОХ, ПОЖАЛЕЕШЬ! НЕЛЬЗЯ ЛЮДЯМ ВЕРИТЬ.

- А мне наплевать, - влезла Срединная. – Лишь бы было весело.

- Ур-а-а! – заорала Младшая голова.

В голове моей что-то звенькнуло

2

… я вдруг почувствовал, как это приятно – не слышать чужих мыслей, не видеть чужих снов. И никаких внешних раздражителей. Покой и тишина.

Из-за стены избушки послышался голос Срединной головы:

- Тишина-тишиной, конечно. Но все равно: восемь часов в течение суток должен будешь слушать его. Согласно Трудового Кодекса страны, которой ты подданный.

- Гражданин, - поправил я. – Гражданин СССР.  Подданные – у монархов.

- Все равно, - отреагировала голова. – Восемь часов – и ни минутой меньше.

- Хорошо, - согласился я, разродившись тирадой (даром, что говорить приходилось не вслух, а просто думать). – Все равно экономия. В СССР рабочий день – восемь часов и четырнадцать минут. При двух выходных. А когда я раньше работал в шестидневку, то рабочий день был у нас семь часов ровно.

- Балаболка, - заявила Младшая голова, а Срединная потребовала:

– Выходи. Развел тут канитель. У нас профкома нет, сказано – полетели, значит – полетели.

- КУДА? – задала резонный вопрос Старшая голова. 

Вопрос был архиважный. Лететь мы могли не куда угодно, не только на всей планете Земля, но и в какое угодно время – в прошлое, разумеется, ведь будущего времени еще не существует. Сам Змей говорил, что он забирался даже в Юрский период – и тамошние папоротники ему не понравились – горчат… то есть горчили. Что касается динозавров, то он заявил мне, что нынешние биологи ничего не знают об этих животных, мыслят тупо, утверждая, что те были холоднокровными. На дальнейшие же мои вопросы о тех, кого сам я также привык считать гигантскими рептилиями прошлого Земли, отвечать не стал.

- К динозаврам? – предложил я.

Младшая голова скуксилась, Средняя покачала головой отрицательно, а Старшая объяснила:

- СКУЧНО.

Надо сказать, что я уже летал на срединной шее Горыныча по планете в настоящем времени. Путешествие не из приятных. Как ни плотно одевайся, а холод в верхних слоях атмосферы при стремительном полете пронзает насквозь, еще и воздух порой бывает разрежен. Всякий раз возвращался домой я зверски простуженным, с соплями, текущими в два ручья, с воспаленными и осипшим голосом. Бабулька ругала Змея за это, поила меня какими-то горчайшими травяными настоями, заставляла заедать это лечебное пойло какими-то не менее мерзкого вкуса облатками, укутывала в перину на гагачьем пуху и отправляла в гипнотический сон. Наутро просыпался я здоровым, хотя  и слегка ослабшим, усаживался за стол, наедался до отвала кулебяками, печь которые была бабулька мастерицей, и, поспав еще пару часиков, оказывался вновь в норме. Путешествие же в прошлое, где я еще ни разу не был, казалось мне более интересным, чем разглядывание толп каких-нибудь там туристов в Мату-Пикчу, где мы со Змеем были в последний раз, или сбором трав в африканской саванне, куда нас отправила бабулька, заранее нарисовав в моем мысленном взоре череду всевозможных розоцветных, зонтичных, злаковых и орхидных растений, о существовании которых до той поры я не имел никакого представления.

Но во времени я еще не путешествовал. Увидеть взятие Зимнего дворца большевиками в ночь с 7 на 8 ноября нового стиля было бы, например, здорово.

- Глупо, - заявила Срединная голова. – Все было не так, как ты это представляешь. Не как в кино. А зачем тебе разочаровываться, терять жизненные ориентиры? 

«Ну, да, - подумал я. – Город полон вооруженных людей. Еще долбанут из зенитки, шкуру попортят».

- Не в этом дело, - ответила Младшая.

- А в чем?

- Там узнаешь, - объяснила она. Я подождал продолжения – не дождался, спросил:

«А где грибов больше всего? В каком времени?»

Все дело в том, что грибы Горыныч любил и собирать, и есть. При чем жрал он их все подряд – даже поганки и мухоморы. Но собирать грибы при его комплекции было сущим наказанием – два десятка грибов соберет, а деревьев повалит не меньшее количество. Потому мои походы в лес  и возвращение с парой лукошек, полных белыми или даже простыми волнушками либо сыроежками были для него всегда праздничными.

- Провокатор, - проворчала Срединная голова, относящаяся ко мне с наименьшей нелюбезностью.

- И как ты себе это представляешь? – спросила Младшая.

И впрямь, как попасть в прошлое, если только не на крыльях фантазии? Оно ведь не только относительно времени настоящего сдвинуто, но и в пространстве смещено. Земля движется вокруг Солнца, то, в свою очередь, – вокруг центра Галактики, Галактика – вокруг чего-то там еще. Вернись ты даже на полчаса назад – и то в открытом Космосе окажешься, где температура минус 273 градуса по Цельсию, давления никакого, то есть не успеешь замерзнуть, как тебя на клочки разорвет, или не успеешь взорваться, как превратишься в кусок льда.

- Мудрено речешь, - отозвалась Младшая голова, разрождаясь сентенцией. – По науке ежели рассуждать – то и яйца не снесешь, и из яйца не вылупишься.