Главная » Статьи » ЛитПремьера » Куклин Валерий

В.Куклин. Если где-то нет кого-то...(Часть 19)

ЕСЛИ ГДЕ-ТО НЕТ КОГО-ТО
ИЛИ
ТАИНСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ, ПОХОЖАЯ НА СКАЗКУ

(Часть 19)

Часть 1 Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5 Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Часть 16 Часть 17 Часть 18

Сказать по правде, денег у меня и впрямь было не так уж много – в утро, когда я ушел от Людмилки в лес, в кармане брюк завалялась сиреневая «четвертная» - на нее я и билет до Москвы взял, и жил до сего времени. То есть оставались в наличии лишь рубль с мелочью. Я взял предложенное не ломаясь.

- Горыныч переживает за тебя, - продолжил между тем Леший, пододвигая к себе чашку с налитым в нее до краев (дурацкая детдомовская привычка) чаем. – Вы с ним договорились мысленной связи не держать, потому он попросил в случае чего, чтобы я поспособствовал.

Сахара он положил две ложки, размешал, стал пить с привсхлюпом. Я же молча рассматривал его. Ему так шла в лесу его расхристанная нелепая овчинная хламида, долгая борода, босота и лукавый взгляд, что, мельком увидев в первый раз его, я не удивился его виду, а вот теперь, запертый в москвичке и в сапогах Леший казался мне почему-то похожим на незаслуженно обиженного ребенка.

- Как вам Москва? – спросил я наконец.

- А что Москва? – пожал он плечами. – Город. В лесу дышится легче.

- А как архитектура? Дома, в смысле?

- Камень, - последовал ответ, - Железо, стекло. Обогревать дорого – не натопишься. В лесу теплей.

- Да, - согласился я. – В лесу теплей во всех отношениях.

- А в чем дело? – встрепенулся Леший, и оставил недопитый чай в сторону.

- Сотрудники, - вздохнул я. – Как от чумного.

- Это я сейчас! – явно обрадовался он. – Я мигом!

Вскочил со стула, и исчез. Точнее, прошел сквозь стену.

«Следить за словами надо, - укорил я себя мысленно. – Старый человек. Мало ему забот, что Горыныч дал, так еще и я его нагружаю. Надо сегодня же с ним на Ярославский сходить, билет на поезд назад купить. Раз деньги есть. Сам-то он в толчее вокзальной с непривычки еще и в обморок брякнется».

Леший появился из стены.

- Плохо дело, - сказал он. – Баба твоя таблеток наглоталась.

- Людмилка? – сразу понял я.

- Она. Та, с которой ты к нам приезжал.

Я тяжело вздохнул. Жалко было женщину, не более того. Не любил, значит, я ее, коли не завопил от горя, не бросился вон из института. Лишь спросил:

- Жива?

- Сутки в реанимации пролежала, а потом перевели в общую палату- ответил Леший. – Так люди говорят.

- Из-за Выродка?

- Из-за него. Узнала про его новую кралю – и за таблетки. Баба, одно слово.

- Горыныч знает?

- А ты, как думаешь? – прозвучал у меня в голове голос Младшей головы.

«Нормальная житейская история, - попробовал я похорохориться. – Такими дурами все московские больницы забиты».

- Не ерничай, - оборвала меня Срединная голова. – Любовь – это свято.

Мне стало стыдно.

- Я сейчас пойду к ней, - сказал вслух.

Леший посмотрел мне в глаза:

- Можно мне с вами, Егорий Иванович?

- МОЖНО, - проревел в голове моей голос Старшей головы. – НУЖНО. ОБЯЗАТЕЛЬНО.

Спорить не имело смысла. Да мне и самому не хотелось, чтобы этот милый старикан оставил меня со все более и более пригибающей к земле душевной болью.

В больницу нас с Лешим не пустили. Сказали в регистратуре, что прием посетителей в рабочие дни разрешен с четырех до шести дня, а в шестнадцатую палату, где лежит Людмилка, вход посетителям и вовсе запрещен – там лежат выздоравливающие, нуждающиеся в покое, а также ей противопоказаны стрессы.

Мы долго упрашивали стоящую на посту в приемном покое толстую Цербершу в белом халате, умоляли ее войти в наше незавидное положение виновников трагедии, Леший даже выжал из небесно-голубых глаз своих скупую старческую слезу, но упрямая толстуха, лишь цыкнула на него, обозвала старым придурком, а мне вообще приказала убираться из больницы к такой-то матери, а не то вызовет она милицию – и отправят меня, голубчика, туда, куда Макар коров не гонял. Вот так…

Пришлось проходить сквозь стену…

Точнее, таким обычным для Лешего способом проник внутрь больницы мой напарник, а мне пришлось лезть по пожарной лестнице до третьего этажа, а там с нее перебираться в распахнутую форточку первого от угла окна, оказавшегося окном женского туалета. Сидевшая там на унитазе женщина отнеслась к моему появлению спокойно. По-видимому, таким образом проникал внутрь больницы не я первый. Она лишь сказала:

- Проваливай, придурок.

Что я и сделал, опустившись лицом к подоконнику, затем пропустив внутрь туалета и тело, и ноги, встав на них и лишь потом выйдя в дверь. Оказавшись в коридоре, увидел, что тут немало людей, не одетых в больничные халаты и халаты медперсонала. Навстречу мне шел и Леший в белой накидке на плечах, волочащейся полами по полу. В руке он держал такую же хламиду, которую по его знаку одел и я. В таком виде мы отправились в палату номер шестнадцать.

Пахло лекарствами, грязным бельем и нестиранными простынями. На полу у одной из пяти кроватей блестела желтая лужа остро воняющей мочи. Людмилка лежала в левом дальнем углу на койке изрядно продавленной и покарябанной или исписанной чем-то черным поверх белой краски. Она смотрела на меня взглядом испуганным и ожидающим.

- Здравствуй, - сказал я, подойдя к ней. И тут же понял, что пришел неправильно – без обычных для посетителей больниц гостинцев: без яблок там, без цветов, апельсинов.

Людмила отвернулась. То ли захотела создать впечатление непрощающей злодею невинности, как это делали киноактрисы 1930-х, то ли действительно расхотела меня видеть – непонятно.

- Как ты? – спросил я через силу. – Плохо?

- Уйди, - услышал в ответ.

Леший уже приволок два стула, поставил их рядом с кроватью, сел сам, на второй толкнул меня – я и шлепнулся.

- Передачу, понимаешь, забыли, - сказал он. – Так бежали! Так бежали!

- А мне не надо, - ответила она.

- Барышня, - тогда заявил старик, - кончай выпендриваться. Он к тебе по пожарной лестнице лез, а ты: не надо. Дай-ка, хоть посмотреть на тебя.

И рукой сам повернул ее лицо к нам.

- А что? – сказал. – Красивая бабенка.

- Спасибо, - улыбнулась она ему одному. - Вы – хороший.

- Да мы оба хорошие, - заявил в ответ на ее улыбку старикан. – А он еще и молодой. Потому даже лучше.

Лицо Людмилы было изможденным, желто-сизым, глаза ввалились, волосы на голове были спутанными, губы сухими.

- Спасибо вам, дедушка, - сказала она, и пояснила. – За лестницу.

- Нет, правда, - ответил он. – Меня пропустили, а его нет. Вот он и полез. А там – женская… как это по-нынешнему-то?

- Туалет, - улыбнулась она.

- Во. А то там внизу такая толстая стоит, ни за какие ковриги не пропускает.

- Она не ковриги, она рубль берет, - подала голос с соседней кровати немолодая уж женщина с перевязанной головой. – За рубль сюда хоть бомбу проноси, а бесплатно и к умирающему с последним словом не пропустит. Сука она.

Леший аж окаменел от растерянности. В старые времена женщины, да еще горожанки, такими словами не пользовались.

Я срочно телепатиировал Горынычу:

«Успокой старого».

Не знаю уж, что сказал Змей Лешему, но старик замолчал надолго.

- А я заплатил три рубля, - сказал я, - и прошел за стариком. А ему сказал, что лез по лестнице.

- Врешь, - улыбнулась впервые мне Людмилка. – Я всегда знаю, когда ты врешь… - щеки ее порозовели, глаза смотрели ласково.

Тогда я понял, что дальше врать нельзя, и признался:

- Я… не люблю тебя.

- Ты – нет, - ответила она согласно. – А он любит. Он просто предал любовь. Вот и все…

- Кто – он?

- Он, - повторила она. – Второй ты. Я недавно догадалась.

«Вот так баба!» - восхитилась Младшая голова.

- Совсем свихнулась, - проворчала соседка с перевязанной головой, - Второй ты… Надо же! - и отвернулась от нас, перестала прислушиваться.

- О чем? – спросил я, и пояснил. – Догадалась.

- Я знаю… ты поехал в лес… чтобы опыты делать… вне основной темы…двойников… - ответила она. – А он тебя обманул… - и добавила с печалью в голосе. – И меня тоже.

- Глупость, - заявил я. – Двойников. Невозможно.

Дверь палаты широко распахнулась – и на пороге возник… я сам. То есть Выродок собственной персоной.

«Решающее сражение!» - прокомментировала Младшая голова.

- Кто такой? – спросил двойник с порога у подавшейся к ней Людмилки, при этом даже не глядя на меня.

- Это… - ответила она, растерявшись много больше меня, хотя только что сказала такое, что можно было заподозревать, что к встрече подобной она готова. – Это… как тебе сказать..

- Я – это ты, - заявил тогда я, вставая со стула. А Леший обернулся к вошедшему и заявил в свою очередь:

- Выродок заявился – не запылился.

Больные женщины, кто сидя, кто полулежа, вытаращились на нас с Юлием Борисовичем. Других посетителей в тот момент здесь не было. Та, что с перевязанной головой высказалась:

- Близнецы.

Юлик в два шага пересек палату, бросил увесистый пакет на тумбочку, стоящую у Людмилки в изголовье, сказал:

- Передача, - кивнул в мою сторону. – Он – кто?

- Ты рубль бабке на входе заплатил? – спросила в ответ Людмилка.

- Обойдется, - ответил он. – Ей государство жалование платит. Сказал, что голову сверну.

- А он три рубля дал, - заявила тогда Людмилка.

Выродок посмотрел на меня с уважением.

- Три рубля? – спросил. – Зачем? Таких давить надо. Как гнид… - сфокусировал, наконец, взгляд, продолжил уже без агрессии в голосе. – А ты и впрямь, как я. Похож. А ты что – тоже ее… - хихикнул погано и сделал непристойный жест.

Тут я ему и врезал. Метил в скулу, но промахнулся. Очень уж ловко увернулся от моего хука мой двойник. Я такой реакцией никогда не обладал.

- Щ-щенок… - проговорил он с кривой усмешкой, и как-то лениво, совсем не драчливо шевельнул левой… именно левой! – рукой…

Я пролетел через всю палату, и упал в дверях прямо под ноги могучего сложения толстомордому мужчине в белом халате и со стетоскопом на груди.

- Это что такое?! – закричал он высоким, пискливым, словно у ребенка, фальцетом. – Драка? Посторонние в помещении?

Толстяк подхватил меня под мышки, одним движением поднял на ноги и швырнул спиной на стену.

- Цел? – спросил.

Спина и скула и болели, но я кивнул согласно.

- Вы к кому пришли, молодой человек? – закричал он, оборачиваясь уже к Выродку. – К кому пришли, спрашиваю? – заметил краем глаза слабую попытку Людмилки ответить вместо Юлика, запищал еще громче. – А вас и не спрашивают. Из-за вас драка в палате. Я бы на вашем месте не себя, а вот этих двух субчиков отравил. Ишь, какую глупость удумала – из-за двойняшек травиться! Нелюди они, нелюди, раз такую красу чуть до смерти не довели

Врач не знал сам, насколько он близок к определению сущности одного из двух обруганных им мужчин – Выродок и впрямь являлся нелюдем, копией человека – меня то есть.

Как раз в этот момент Горыныч вновь подключил сознание Юлика к моему.

«Двойник! – суетно бились мысли Выродка. – Абсолютная схожесть!... У меня что – был брат?.. Это удача! Это решает все проблемы. Ольга – моя, эта дура – его!»

Я ожидал, что после этого решения он угомонится и покинет палату, хотя что-то в интонации его мыслей мне показалось неестественным, лживым, словно он думал так, будто хотел скрыть свои мысли. Только разве возможно это? И откуда он может знать, что мы подслушиваем его мысли? Нет… такого быть не может. Хотя бы потому, что не может быть никогда.

Тут Выродок внезапно сменил ход рассуждений, и завопил, тыча пальцем в мою сторону:

- Шпион! Немедленно арестуйте его!

Но могучий, хотя и писклявый врач, решил по-своему. Он ухватил Выродка за шиворот, сказал:

- Пить меньше надо! – и вышвырнул Юлика вон из палаты. Спустя пару секунд тем же образом покинул помещение и я. Леший на глазах опупевших больных прошел одновременно со мной сквозь стену.

- Молодец! – восхитилась Младшая голова. – Не врач, а Илья Муромец!

- Ресторанный вышибала, - проворчала Серединная.

- Нехорошо получилось, - вздохнул Леший, глядя на нас. – Больница – это храм Асклепия, а мы такой тарарам устроили. Нехорошо.

Выродок глянул на старика диким взором, да как дал стрекача вдоль по коридору к выходу.

- Эй! Стой! – закричал я. – Поговорить надо!

Но Выродок исчез, а Старшая голова сказала:

- ОН БИЛ ЛЕВОЙ. ЗНАЧИТ ОН – ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НЕ СОВСЕМ ТЫ, ЕГОРИЙ.

На улице перед входом в больницу нас ждали милицейский патруль и мой двойник.

- Вот видите, - сказал Выродок, указывая на меня и на себя пальцем. – Одно лицо. Он – шпион. А старик – его связной.

- Надо же! – восхитилась Младшая голова. – А ведь он прав.

«… МЫ ПОМОГАЛИ ВАМ»

«Брошу я подушку,

брошу я кровать,

Сяду на лягушку,

поеду воевать…»

Хит барачной поэзии образца 1938 года

Отделение милиции в Москве походило на все виденные мною в детдомовские бесшабашные времена отделения милиции Среднего и Южного Уралов: окно с решеткой на голой и грязной стене, исцарапанный деревянный прилавок с выглядывающей из-за него милицейской фуражной, в правом дальнем углу – «собачник» с двумя лавками и с сидящими там на полу разом ставшими невыразительными людьми. Именно отсюда – от входной двери они и выглядят, и пахнут не как люди на воле, кажутся зверьми дикими. Но достаточно оказаться с ними рядом внутри «собачника», как оказываются они людьми интереснейшими, порой такими умницами, что в сравнении с ними любой милиционер тут же оценивается «лягавым». Я знал это по опыту, по двенадцати своим приводам в такие вот отделения, всегда беспричинным, всегда унизительным, всегда с мордобоями и ни разу, после выяснения ошибочности ареста, не услышавши от ментов извинений.

«Ничего не изменилось за двадцать с лишним лет», - подумал я с грустью.

Леший же рассматривал помещение с любопытством посетителя зоопарка, впервые увидевшего вольеры с хищниками.

- Неуютно-то как! – произнес с недовольным голосом. - Разве в таком доме можно жить?

- Здесь не живут, - резко оборвала его синяя с красным околышем фуражка из-за прилавка. – Здесь допрашивают.

- Ну, да, ну, да… - согласился старик. – Работа у тебя такая. Половину жизни сидишь тут, допрашиваешь – оттого и душа у тебя на манер этих стен: тусклая да грязная… - после чего заключил, глядя невинными глазами в ошарашено вылупившееся на него лицо вылезшего из-за прилавка капитана. – Жалко тебя, убогого.

Мильтона в этом помещении жалели, должно быть, впервые. Не только этого, а всех, кто служил под этой крышей невесть сколько лет. Потому капитан не знал, как отвечать на услышанное им от старика хамство. Он лишь сердито фыркнул, словно морж, и потребовал:

- Документы.

По дороге в отделение я успел телепатически посоветоваться с Драконом, потому тут же пришел на выручку Лешему:

- Мои документы вон у того товарища, - и улыбнулся милой в сторону своего двойника. – Он их взял – и не отдает.

Выродок, сжав кулаки, бросился на меня, но два мильтона повисли на его плечах и прижали грудью к прилавку.

- Товарищ капитан! – закричал Выродок. – Вы видите? Он говорит, что он – это я. Понимаете теперь?

Капитан сделал знак мильтонам – и те в мгновение ока опростали карманы Выродка, выложив на прилавок и портмоне мое с документами, и кучу всякого барахла: зачем-то две расчески, одну массажную щетку, шестирублевый месячный общий проездной билет на автобус, трамвай и метро, кучу магазинных счетов, записную книжку, две авторучки, один автокарандаш и еще какую-то дрянь. Больше всего меня поразили магазинные счета. Я знал, что он ведет учет своих расходов, но до такой степени, чтобы считать копейки, потраченные на хлеб, соль да спички, опускаться, мне казалось, недостойно мужчины.

- А ты жлоб, я вижу, - ухмыльнулся капитан, и тут же велел мильтонам обшарить и нас с Лешим. У старика обнаружились три пачки десяток, одна пачка четвертных, а также квитанция из ломбарда, сообщающая, что оный гражданин без документов сдал государству на хранение золотые монеты зарубежного производства общим весом 34 с половиной грамма, у меня – остатки тех денег, что дал мне Леший.

- Ну, ты, дед, и дае-ошь! – покачал головой капитан. – Такие деньжищи таскаешь, а документов нет.

Леший глянул на меня: выручай, мол, а то сейчас рассержусь да так колдану, что всем станет тошно.

- Старик наш деревенский, - объяснил я. – Его там вся округа знает. Он до революции мельником был, вот золото на старость и приховал. А теперь решил в Москве потратить, - и тут же перевел разговор. - С него что взять? Не сегодня-завтра сам помрет, еще и отвечать придется. Вы лучше с этим аферистом разберитесь, - показал на Выродка. – У него же мой паспорт.

Капитан раскрыл документ и вопросительно глянул на меня:

- Гурцев Юрий Иванович, 1 июля 1940 года рождения, холост, военнообязанный, - стал перечислять я свои данные. – Прописан в Москве по адресу… Паспорт выдан 16 июля 1956 года Златоустовским горотделом милиции. Последние отметки: Московский государственный университет, факультет биологии, потом НИИ имени… А еще я – кандидат биологических наук, нахожусь в подчинении доктора биологических наук, подполковника КГБ СССР Ющенко. Номер его телефона…

Ф-фу! Это была самая большая речь в моей жизни! Даже на экзаменах в университете я не отвечал на заданные в билетах вопросы так много: просто писал ответы и тыкал пальцем в них перед носом экзаменаторов. Все знали о моей странности – и это решение проблемы коммуникации действовало безотказно.

- Нет, вы видите? Вы видите?! – вопил в течение всей моей речи Выродок. – Он все обо мне знает! Дословно! Вон она – американская разведка!

Капитан бросил паспорт на стол, и произнес то, что должен произносить всякий капитан милиции в минуту растерянности:

- В «собачник» их! Обоих!

После этого перевел взгляд на Лешего и спросил:

- А ты, дед… ты чей сообщник? Этого? – показал на меня.

- То – Егорий Победоносец! – заявил Леший. – Хороший человек.

- Понятно, - кивнул капитан. – Егор, значит. А по паспорту он – Юрий Иванович.

- Нет, ты не понимаешь, мил человек, - попытался объясниться с ним Леший. – Юрий и Георгий – это имя одно, потому как Победоносец он. Змея победил, деву спас. Ты что – не знаешь?

Что ответил ему капитан, я не услышал, ибо как раз в этот момент мне завернули руки за спину так, что я оказался согнутым в три погибели, и в таком скоряченном виде был втолкнут мильтонами головой вперед внутрь «собачника» с такой силой, что перелетел кубарем через сидящих там на корточках дурно пахнущих и безразлично взирающих на происходящее людей.

«Боюсь, накостыляют они Лешему», - успел подумать при этом.

«Да не волнуйся ты за старика, - прозвучал в голове голос Младшей головы. – У него в правом лапте лежит удостоверение участника Отечественной войны и орденская книжка на пять погремушек… Да он, в случае чего, и запросто сквозь стену пройдет. Лучше скажи, зачем ты это все затеял?»

«Ерунда, - ответил я. – Я спровоцировал инцидент – машина аппарата насилия по имени государство заработала. Теперь хочешь-не хочешь, они должны разбираться: кто из нас кто и почему?»

«Мальчишка» - грустным голосом прокомментировала Срединная голова.

Продолжение следует.........

Использованы изображения работ И.Билибина

Выпуск декабрь 2017

Категория: Куклин Валерий | Добавил: museyra (23.11.2017)

Просмотров: 966 | Теги: ЛитПремьера, Куклин Валерий | Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 0


Имя *:
Email *:
Все смайлы
Код *:

Журнал "PostKlau"